Нокаут на шестой минуте

— Вы нарушили привилегии профессионального атлета и больше не можете рассчитывать на нашу защиту. Я твердо убежден, что ваше вероломное поведение наносит вред профессиональному футболу и тем идеалам и ценностям, которые мы отстаиваем.

Внезапно я почувствовал, что непосильный груз, давивший меня, исчез. Мне показалось, что я впервые вижу эту комнату. Игра подошла к своему закономерному концу. Меня подловили на пустяке. Я не был побежден и не ушел с поля. Меня просто дисквалифицировали. Фактически это означало, что я побил рекорд, но его отказались признать. А это было уже их проблемой. Потому что единственная реальная часть игры — это я сам, и только я один могу оценивать свои поступки. Все. Мне не нужно больше бороться за право на жизнь. Сейчас я спущусь вниз, сяду в машину и поеду в Лакоту. Там я спрошу, хочет ли Шарлотта, чтобы я остался с ней. Теперь я свободен. Видит Бог, я наконец свободен.

— Поэтому с девяти утра сегодня вы отстраняетесь от игры в профессиональный футбол. Ваш контракт объявляется недействительным, и ваш клуб не будет выплачивать вам деньги.

По сути дела, им был нужен не я. Им требовался мой трехлетний контракт. Восстановить его через суд было безнадежным делом. Только по-настоящему верующий или безумец может обратиться с гражданским иском в техасский суд, ища управу на монополию, права которой защищает государство.

Рэй Марч уже заканчивал, когда я встал и направился к выходу. У двери я повернулся и еще раз посмотрел на людей, обращающихся с другими людьми, как со скотом. Я улыбнулся им, покачал головой и вышел.

— Подписано президентом футбольной лиги, — крикнул Марч вдогонку.

Где-то в прериях недалеко от Амарильо образовалась область пониженного давления, и воздух из Далласа устремился туда. Как только я вошел на стоянку, порыв ветра распахнул полы моего пиджака.

Холодный декабрьский ветер пронизывал до костей, однако его всемогущая сила действовала как-то успокаивающе. Я чувствовал, что в природе назревают перемены.

Наклонившись вперед и преодолевая давление ветра, я пошел к машине. Рядом остановился «кадиллак» Максвелла.

— Привет, Сэт.

Он нажал на кнопку, и стекло с правой стороны плавно опустилось. Глаза Сэта были скрыты за темными очками. Он смотрел вперед и молчал.

— Ты уже пришел в себя после вчерашнего? — спросил я.

Сэт кивнул. Я подошел к «кадиллаку», наклонился и пробежал отсутствующим взглядом по сиденьям машины, обтянутым белой и синей кожей.

— Что случилось? — спросил он наконец. — Тебя вызывал тренер?

— Да, — ответил я, не понимая, как он попал сюда. — Он не поставил меня в стартовый состав.

— Это мне известно. О чем был разговор? — раздраженно спросил он.

— Откуда это тебе известно? — спросил я. — Ведь ты не можешь знать, что случилось утром.

— Ты что-нибудь говорил обо мне?

— О тебе? Господи, Хантер, Куинлэн, Фут и этот Марч из президентского гестапо. Они все были там. Меня вышвырнули на улицу.

Я замолчал, ожидая ответа Максвелла. Молчание.

— Откуда ты узнал, что я буду утром у тренера?

Не отвечая, он молча смотрел вперед. Затем он нахмурился и почесал затылок.

— Спасибо, старик, что ты ничего не сказал обо мне.

Он включил автоматическое сцепление. Коробка передач едва слышно загудела, и огромная машина плавно двинулась с места.

— Эй! — крикнул я, делая шаг назад. — Как ты узнал, что я буду здесь? Сэт! Как ты узнал?

«Кадиллак» с ревом промчался по дороге, ведущей к шоссе и влился в поток машин, мчащихся на север.

— Подонок, — тихо сказал я.

Сел в машину, выехал на Мокингбёрд и направился домой. Мне было тяжело, но одновременно я испытывал и чувство облегчения, почти ликования. Как сказал тренер, футбол учит преодолевать жизненные трудности. Должно быть, я овладел этим искусством.

В футболе я находил спасение от одиночества и никчемности. Но теперь я начал понимать, что имела в виду Шарлотта. У меня должна быть своя внутренняя ценность, человеческое достоинство, присущее мне одному.

Я свернул с Мокингбёрд и поехал через Хайлэнд-Парк, где жили избранные. Вдоль улицы и за воротами особняков стояли автомобили, на покупку которых не хватило бы моего заработка за год. Я подумал о том, сколько разорванных связок, растянутых мышц и кровавых царапин нужно заиметь, чтобы заработать на один из этих «мерседесов» или «роллс-ройсов», принадлежащих мистеру Бизнесмену. Я и он не были равными. Для него я был всего лишь развлечением.

У моего дома стоял, стуча мотором, «кадиллак» священника. Наверно, Джонни была внутри, распевала церковные гимны и очищала пепельницы. Ей требовалось на это немного времени. Я никогда не курил дома, а окурки с марихуаной проглатывал.

Наружная дверь была приоткрыта. Я с трудом распахнул ее, и она заскрипела по паркету гостиной. В сырую погоду дверь так перекашивалась, что мне не удавалось ее запереть. Я был рад, что уезжаю отсюда.

— Как поживаете, мистер Фил? — спросила она, выбрасывая мусор в камин.