Ноктюрн

Возле цирковых касс все еще толпился народ. Марко заметил, что приезжие, проходя мимо, как-то невесело переглянулись. Он стал рассказывать им о завтрашней корриде, а когда заговорил о свирепом Барбаро, Кончита повернулась к отцу:

— Отец, ты слышал? Завтра выпустят на арену самого свирепого в Испании быка.

— Что делать, дочка... — отозвался отец и молча двинулся дальше.

Марко поднял новых постояльцев на шестой этаж и провел их в отдельный номер.

— Если вам что-нибудь будет нужно, можете позвонить, — деловито наставлял Марко. — Меня зовут Марко Сантьяго. Не желаете ли почистить ботинки?

— Нет, Марко, такие вещи мы привыкли делать сами, — ответил приезжий и сунул руку в карман. — Нелегко тебе, должно быть, приходится. Вот, не в обиду тебе, прошу принять немного денег!

Обычно в таких случаях Марко улыбался и благодарил, а тут смутился, вспыхнул, но сказал спокойно и с достоинством:

— Благодарю вас, сеньор, деньги я не возьму. Я ведь ничего для вас не сделал...

— Да возьми же! — уговаривал его приезжий. — Может, матери пригодятся.

— Матери, сеньор, у меня нет. Ее убили фашисты.

— Фашисты? Не произноси вслух этого слова, мальчик! Если твои хозяева услышат, тебя посадят в тюрьму.

Марко вконец растерялся и поспешил уйти.

— До свидания! Если вам что-то понадобится, позвоните...

Впервые он не принял чаевых, отказался от денег. Почему — он и сам еще толком не знал. Просто ему показалось, что неудобно брать деньги у людей, которые по-человечески отнеслись к нему.

Весь день Марко ждал, что в дверях лифта покажутся новые постояльцы, но так и не дождался. Только вечером, когда он уже снял блестящую ливрею и облачился в свои лохмотья, раскрылся лифт и из него вышла Кончита. Марко застеснялся и попытался улизнуть, но Кончита подозвала его и сказала:

— Марко, ты уже закончил работу? Мне захотелось подышать свежим воздухом. Может, покажешь мне город?

— С удовольствием, сеньорита!

Они вышли из гостиницы. Многолюдные улицы клокотали, как бурные реки. Темно-синее небо мерцало звездами. В вечернем сумраке высокие здания казались сказочными замками. Вспыхнули рекламы, зажглись фонари, и все вокруг наполнилось сиянием.

Марко шел рядом с Кончитой, рассказывая ей о Валенсии, называл улицы и, наконец, остановился невдалеке от своего жилья.

— А теперь я должен идти домой. Меня ждет больной отец.

— А что с ним? — участливо спросила Кончита.

Марко рассказал девушке о трудной жизни отца, о том, как их прогнали с пляжа.

— Ах, Марко, — вздохнула Кончита. — Если бы ты знал, сколько в Испании сейчас таких же несчастных, как вы с отцом! Тяжело живется людям в нашей прекрасной стране!

Марко не совсем понял, что имела в виду Кончита. Он терпеть не мог, когда его жалели, но девушка говорила с такой теплотой и сочувствием, что Марко не рассердился.

На прощание Кончита пообещала достать билеты на корриду и попросила Марко ее сопровождать.

— А разве ваш отец не пойдет? — спросил Марко.

— Нет, отец не сможет пойти со мной, — ответила девушка, и они простились.

Ранним воскресным утром жителей Валенсии разбудили звуки фанфар и грохот барабанов. По улицам несли плакаты, на них был нарисован свирепый бык Барбаро. За трубачами и барабанщиками среди пестрого шествия шли тореадоры, которым предстояло сразиться с андалузским страшилищем. Из раскрытых окон домов им аплодировали, бросали на улицу цветы. Возле касс шло настоящее сражение. В магазинах были распроданы все цветы, а также специально припасенные для корриды гнилые апельсины, тухлые яйца.

В четыре часа пополудни распахнулись ворота цирка. Нескончаемым потоком с разных сторон стекались к ним люди. Ряды быстро заполнялись.

По соседству с загоном в специальном помещении собрались тореадоры в своих красочных костюмах, с блестящими гибкими шпагами. Они торопились выпить последний глоток вина, нарочито громко и оживленно разговаривали.

Заиграла музыка. Начался парад. На арену друг за другом выходили горделивые, самонадеянные тореадоры. Сделав несколько кругов, они ловко перемахнули через барьер, отделявший арену от амфитеатра. Раздался сигнал, распахнулись ворота, на арену трусцой выбежал перепуганный бык. На мгновение он замер, поднял морду, осторожно потянул ноздрями воздух.

С барьера на арену спрыгнул тореадор со шпагой и мулетой — красным плащом. Бык, испугавшись, повернулся и побежал. Сверху послышались крики, свист. Растерянное животное металось по арене, не находя выхода, а в него отовсюду летели камни и гнилые апельсины. Раздосадованные зрители ревели:

— Долой его! В стойло! Даешь Барбаро!

Ворота распахнулись, за ними скрылось перепуганное миролюбивое животное, не оправдавшее надежд толпы.

Крики и свист прекратились. В нетерпении зрители вытягивали шеи. На минуту все замерло, потом тишину расколол бравурный туш.

Раскидывая песок, на арену выскочил матерый бык с огромными ногами. Свистящее дыхание распирало ноздри, на трясущихся губах белела пена.

— Барбаро! — взревела толпа. — Да здравствует Барбаро!