Ноктюрн

— Стратегия, — глубокомысленно изрек майор, выдержав паузу. — Когда мы разгромим Советский Союз, Германия будет окружена, и мы легко расправимся с ней.

— Для чего тогда вызвали меня? Вы же все равно не послушаетесь моего совета.

— Нам нужны не советы ваши, а помощь. Французская конституция не разрешает мобилизовать в армию иностранцев, и поэтому командование армии желает, чтобы вы обратились ко мне с заявлением, что согласны вместе со своим батальоном добровольно вступить во французский экспедиционный корпус и ехать на финский фронт. Мы не забудем этот дружественный жест и сумеем оценить его по достоинству. После победы вы получите французское подданство и сможете пользоваться всеми нашими свободами наравне с любым французом. Какие будут ваши соображения на этот счет?

— Мои соображения? — удивленно переспросил Висенте. — Мы, испанские республиканцы, всегда заодно с французским народом...

— И это значит, — нетерпеливо перебил майор, — что вы согласны?

— Это значит, что никогда и ни при каких обстоятельствах мы не будем воевать против Советского Союза. Это мое последнее слово. Я могу идти?

Длинное туловище майора пригнулось к столу. Затем, опираясь на руки, он стал подниматься, медленно, постепенно распрямляясь, пока голова чуть не коснулась потолка.

— Предательство! — выкрикнул он. — Вы предаете Францию!

Вбежало несколько жандармов. Они схватили Висенте, вывернули руки, выволокли его в полутемный коридор. Там открылась какая-то дверь, и Висенте очутился в набитом людьми помещении с решетками на окнах. Здесь томилось несколько десятков республиканцев и бойцов интернациональных бригад. Суровые лица и кровоподтеки говорили о том, что они прошли тот же путь, что Висенте.

Когда в помещении уже яблоку негде стало упасть, за решетчатым окном загудели моторы. Открылась дверь, и жандармы приказали выходить, садиться в машины.

Когда они поднялись и пошли, со всех сторон посыпались удары. Но сомкнутые ряды шли спокойно, неторопливо.

Карцер, куда привезли арестованных, был обнесен заграждением из колючей проволоки и окружен усиленными жандармскими постами. Арестованных ввели через массивные ворота во двор, разогнали по баракам и заперли. В узком длинном помещении с грязным дощатым полом стоял полумрак, только сквозь щели двускатной крыши пробивались яркие лучи солнца.

Арестованным несколько дней не давали ни воды, ни пищи. Люди лежали на полу, стараясь не шевелиться, чтобы дольше сохранить силы.

Пошел дождь. Сквозь щели в крыше стала просачиваться вода. Капли долго переливались, катились по доскам, словно боясь сорваться и исчезнуть в этой толпе жаждущих, и, наконец, звучно шлепались в подставленные ладони заключенных.

Стемнело. Пол карцера, на котором спали арестованные, сделался липким. Освежающая влага постепенно превращалась в промозглую сырость, заставлявшую дрожать от озноба.

Около полуночи загремел засов. Вошедшие жандармы построили арестованных в шеренги.

— Господа! Вы хотите пить? Пожалуйте за нами!

Арестованных вывели в полуночную темноту, под дождь, и поставили под скат кровли. Струи студеной воды хлестали по непокрытым головам, по плечам. В мгновение ока все вымокли до нитки.

Жандармский офицер прорычал:

— Пейте на здоровье! В вашем распоряжении полчаса.

Глубокой ночью, когда заключенные, дрожа от холода, дремали, снаружи донеслись выстрелы и громкие крики. Опять загремел ключ в двери, и в барак вломились жандармы. Всех выстроили, и началась проверка.

В углу барака жандармы обнаружили выломанный пол и прорытый в земле узкий ход. По нему убежали пятеро арестованных. Троим удалось скрыться ненастной ночью, четвертого ранили, пятого застрелили.

Спустя месяц Бенавенте вернулся в батальон к своим друзьям. Изнуренный, осунувшийся, он целыми днями лежал на соломенной подстилке. Чтобы поскорее поставить командира на ноги, парни отдавали часть своих пайков.

Но прошла весна, наступило лето, а Бенавенте все не поправлялся.

Чапи и Арконадо долго ломали себе головы над тем, как спасти командира. Наконец был разработан рискованный план. Чапи выберется с территории лагеря и сходит в ближайшее селение, чтобы раздобыть продуктов.

Всю вторую половину дня Чапи бродил вдоль проволочного заграждения, пока не выбрал подходящее место. Набрав полные карманы камешков, он спрятался за бараком и стал кидать их в электрическую лампочку на столбе. Наконец раздался хлопок. Услышав шум, часовой огляделся, но так ничего и не понял.

С наступлением сумерек заключенные, собравшись неподалеку от намеченного места, стали петь испанские песни. Три ближайших часовых оставили свои будки, подошли к проволочным заграждениям и, закурив, с удовольствием слушали.

Тем временем Чапи припал к земле и пополз. Проволока слабо звякнула, и он исчез в темноте.

Вскоре лагерь погрузился в глубокий сон. Не спал только Арконадо. Он прихватил добытые загодя саперные ножницы и выскользнул из барака.