Ноктюрн пустоты

Газеты ехидно комментировали репортаж с подводной лодки, изображая меня чуть ли не ставленником Пентагона: вот, мол, представил такого симпатичного интеллектуала Гроса, обещал, что катастрофы не будет, а в действительности страдают невиновные. Некоторые задавались более серьезным вопросом: стоит ли вообще укрощать ураган, если его поведение непредсказуемо?

Один Аллен не ругает меня.

Он ворчит со своих высот:

– И так было ясно, что он пойдет в сторону Центральной Америки. Панама отказала в военно-морской базе… Значит, Панама пострадала крупно. Никарагуа национализировало имущество компании - так же и с Никарагуа… Остальные - для острастки! Понял, Жолио? Я почти нащупал систему!.. Ты делай свои выводы… Как там насчет Марии?

– Я лечу в Чикаго на судебный процесс…

– Я все знаю, - хрипит в динамике голос Аллена.

Он знает о гибели Марии.

– Какая информация об этом типе из "Айвенго", Джон?

– Вилли, Вилли! - позвал я друга, напомнив ему, что он нарушает конспирацию переговоров.

– Извини, Жолио. Слушаю!

– По предварительным данным, согласен на обвинение в неумышленном убийстве, если приговор не превысит пятнадцати лет.

– Подонок! - Аллен выругался. - Плюнь на него, ищи зачинщиков. Как Эдди?

– Он тоже собирается в Чикаго.

– Держись молодцом!.. Привет Эдди и… Марии!

– Привет тебе.

Я опоздал на час. Всего час назад у здания старого чикагского суда решилась судьба "чертовой дюжины". Когда я подъехал к массивному дому, лишь кучка зевак обсуждала недавнее происшествие, да полицейские измеряли расстояние между поверженным тюремным фургоном и стоявшей неподвижно длинной черной машиной с видневшимися издали буквами наискосок: "ЭДДИ".

Я сразу понял: все, что я вижу, натворил Эдди.

Подбежал к полицейскому.

– Я - Джон Бари!.. Что здесь произошло? Где водитель этой машины?

Он медленно обернулся, оглядел меня с головы до ног.

– А-а, Бари. - Взял под локоть. - Поехали.

Мы очутились в госпитале. Человек в белом халате объяснил ситуацию. Эдди в реанимации, состояние - неопределенное. Я видел его несколько минут - белое лицо среди бинтов, простыни, беззвучно работающие приборы. В голову залезла идиотская мысль: "Он сделал свое дело, он отдыхает". А чем могу помочь ему я - отец? Без матери - ничем! Если бы даже я оказался в тот момент на площади перед судом, и то - ничем!

В безвоздушном коридоре госпиталя возник человек в полицейской форме, сел рядом со мной. Он сидел час или два - не знаю, сколько времени, пока я не пошевелился, не узнал окончательно Боби.

– Что случилось, Боби? - спросил я и не услышал собственного голоса.

– Они сами виноваты - твой сын и Гастон Эрве. Ты не обижайся, Бари, на моих ребят. Дело сделано так профессионально, что никто не успел выстрелить в шину.

Приятель Эдди лежал в соседней палате. Он пострадал меньше и давал показания.

Эдди заранее перегнал в Чикаго свою машину, прилетел сам. В Большом Джоне они встретились с Гастоном, разработали подробный сценарий. Эдди твердил, что "чертова дюжина" - эти проклятые чернолицые, чернорукие убийцы его матери - должны быть наказаны.

Телевидение вновь развернуло ажиотаж вокруг предстоящего процесса. Комментаторы твердили, что в обвинительном заключении отсутствует пункт об умышленном убийстве пассажиров такси, тем самым будоража злобное воображение обывателя. Писатель Джеймс Голдрин в интервью чикагскому отделению Эн-Би-Си доказывал, что его молодые соотечественники - жертвы существующих порядков, испорченных нравов страны и всего капиталистического строя, они вообще ни в чем не виновны. Телевизионщики как бы нарочито били по воспаленному сознанию двух юношей, приближая трагическую развязку.

Мальчишки рассвирепели: "Ну, мы сами сделаем то, что требуется!.."

Позже, оценивая всю свою работу, я неожиданно для себя вдруг взял и скомкал всю свою прожитую жизнь, просто выбросил ее в мусорный ящик. Я, который считал себя независимым репортером, чем отличался я от телевизионных гангстеров, терроризирующих зрителя, держащих его в постоянном нервном напряжении? Все эти ежедневные происшествия - убийства, ограбления, насилия, кошмары - подаются телевизионными компаниями как единственно правдивая история общества, как сущая суть человеческой жизни, ее фаталистический итог: "Убей! Заткни ему глотку! Вырви язык и глаза! Кишки намотай на кресло! Заморозь, разморозь и пожарь на огне! Истолки в порошок и развей по ветру!.. Ну, что смотришь, бестолочь? Не хватает решимости - убить, разлюбить, позабыть, растолочь в порошок и пустить по ветру?!" Разве не в этом смысл всей правдивой, оперативной, нескончаемой, как карусель, жесточайшей по форме и духу телепродукции Америки, без которой не могут жить ни минуты миллионы американцев?

Атмосфера была достаточно накалена, когда телевидение передало специальное интервью с главарем террористов. Эдинтон спокойно объяснил зрителям цель своей организации: освободить 25 миллионов заложников.

Репортер сначала не понял, о ком идет речь.