Ноктуарий. Театр гротеска

Я не решился признаться, что получил свою должность не благодаря обращению в компанию, а по рекомендации лечащего врача – единственного врача в этом городе о двух улицах. Он записал адрес конторы на бланк рецепта – как если бы работа в «Квайн» была предписанным методом лечения. Я отнесся к этой причуде с подозрением – я хорошо помню, чем закончилось общение с моим прошлым доктором, который столько лет лечил нас обоих. Суть его лечения, как ты уже знаешь из моих писем, заключалась в том, чтобы посадить меня на поезд, ехавший через всю страну – и дальше, за границу. Так, по его мнению, я смог бы преодолеть страх перед отрывом от собственного дома, а заодно, возможно, справиться и с другими фобиями, неизбежными при таком состоянии нервов. Я сказал тогда, что не переживу эту авантюру, но доктор лишь отмахнулся, снова повторив свою дурацкую сентенцию о том, в мире нет ничего невыносимого. Что еще хуже – он не разрешил мне взять в дорогу лекарства; само собой, я сам их взял, но мне они нисколько не помогли, когда поезд проезжал через гористую область, по оба края от железнодорожного полотна зияли бездонные ущелья, а наверху простирался небосвод без конца и края. В те казавшиеся вечностью мгновения, клянусь тебе, я чувствовал себя потерянным во Вселенной: не оставалось ничего, за что я мог бы ухватиться в надежде обеспечить себе тот минимум безопасности, в котором каждая живая тварь нуждается просто для того, чтобы существовать, не мучась от наваждения вращения на все ускоряющейся неуправляемой карусели посреди космической тьмы. Я знаю, твое состояние отличается от моего, и ты никогда не сможешь полностью понять мои мытарства так же, как я не смогу до конца почувствовать твои. Но я признаю, что оба наших состояния, какими бы банальностями ни прикрывался наш доктор, невыносимы. Со временем я и вовсе пришел к выводу, что сам наш мир по сути нестерпим. Различны лишь наши реакции на это: я испытываю ко всему перманентный страх на грани абсолютной паники, а ты страдаешь от ужасающих навязчивых идей, у которых боишься однажды пойти на поводу. Когда поезд, на который доктор посадил меня, наконец-то сделал свою первую остановку – на подъезде к этому заграничному городу о двух улицах, – я поклялся, что скорее убью себя, чем вернусь. К счастью – тогда, по крайней мере, мне показалось это счастьем, – я за предельно короткий срок разыскал врача, что согласился лечить мои панические атаки и глубокую дезориентацию. Он же помог мне с получением визы и разрешения на работу. Таким образом, хорошенько прикинув все за и против, я все же признался Рибелло, что должность в конторе я получил благодаря моему эскулапу.

– Это все объясняет, – сказал он.

– Объясняет что?

– Все врачи работают на «Квайн Организейшен». Рано или поздно вы бы все равно очутились здесь. Именно так к нам попал Хэтчер. Но он у нас не задержался. Никак не мог примириться с тем, что у нас такая нехватка рук – была и всегда будет. А когда понял, что и рабочий день у нас ненормированный… прямо в офисе взорвался.

– Нервный срыв? – уточнил я на всякий случай.

– Можно и так сказать. Однажды он просто вскочил со своего места и стал кричать о том, что у нас – дикая нехватка рук, да еще и рабочий день не нормирован. Потом начал все крушить – перевернул несколько пустых столов, мол, больше они нам не понадобятся. Еще он вытащил несколько ящиков с бумагами и разбросал все по полу. Потом начал рвать документы, которые еще не обработали. На счастье, вмешался Пильсен…

– А это который?

– Крупный мужчина с усами, сидит в углу. Он схватил Хэтчера и вышвырнул наружу – на этом его эпопея и кончилась. Через несколько дней Хэтчер был официально уволен. Я сам заверил бумагу. Пути назад у него не было. Ему пришел конец, – Рибелло пригубил кофе из чашки и закурил еще одну сигарету.

– Не понимаю. В смысле – конец?

– Конечно, это произошло не сразу, – пустился в объяснения Рибелло. – Такие вещи сразу никогда не случаются. Как я вам уже говорил, Хэтчер курил сигареты. Очень слабые – такие только под заказ можно достать. Однажды он пошел в тот магазин, где покупал их – и там ему сказали, что именно эти сигареты, единственные, что принимал его организм, теперь никак нельзя достать.

– Всяко не конец света, – пожал я плечами.