Ноктуарий. Театр гротеска

– Его там больше нет, – снова и снова повторял он. После этого никто (кроме меня) никогда больше его не видел, он перестал появляться на наших собраниях, на каких-либо мероприятиях вообще. Никто больше не бросался словами о том, что, дескать, еще один ушел вместе с Teatro — эту фазу мы уже миновали. С некоторой гордостью я отметил, что мое окружение достигло определенной степени философской зрелости. Ничего страшнее расширения рамок действительности и переоценки ценностей с человеком за жизнь не случается, и я, испытав этот психологический стресс, решил начать упорядочивать свои мысли и наблюдения, касающиеся Teatro. В частности, меня интересовала связь этого явления с людьми искусства – ведь те, казалось, были его единственными объектами внимания.

Если Teatro интересовалось кем-то из нас или кто-то из нас брал на себя смелость поинтересоваться Teatro, все это приводило к одному – человек переставал творить. Опыт моих наблюдений не оставлял места для возражений. Кинорежиссер, чей короткометражный фильм «Личный Ад» столь восхитил нас, переквалифицировался в торговца порнографией, при этом сам не снял ни одного фильма. Самозваный «висцеральный художник» публично объявил, что завязывает с творчеством, снискавшим ему скромную андеграундную репутацию. По словам его соседки по комнате, двоюродной сестры женщины-в-фиолетовом, он теперь управляет супермаркетом, где раньше был простым клерком. Что касается самой женщины-в-фиолетовом, чье признание, связанное с карьерной фазой «коробки из-под сигар», было еще более скромным, она занялась продажей недвижимости и вроде бы на этом поприще добилась определенных успехов. Этот список экс-служителей искусства можно продолжать еще долго, я в этом даже не сомневаюсь. Одно лишь забавно – на момент начала моих поисков я понятия не имел, что вскоре и сам пополню его. Теперь, излагая на бумаге эту исповедь (не знаю, как еще назвать, да и, в сущности, это не важно), я могу лишь попытаться дать тому, кто захочет это прочитать, некоторое представление о том, как Teatro Grottesco смог превратить писателя нигилистической прозы в нехудожественное, скорее даже пост-художественное существо.

После исчезновения фотографа Спенза мои догадки в отношении Teatro начали кристаллизоваться и обретать четкую форму – иными словами, запустился тот неоднозначный процесс, с которым неизбежно сталкивается всякий прозаик. До этого момента все молчаливо предполагали, что между Teatro и его жертвами была такая же близость, как в случае Спенза: либо Teatro уделял им внимание, либо они сами находили эту жестокую труппу тем или иным способом – одни как Спенз, другие же более незаметными, можно сказать, чисто поэтическими средствами. (Я не употребляю слово «подсознательными», хотя другие могут поспорить с моей интеллектуальной сдержанностью).

Многие из нас говорили о Teatro даже как о проявлении сверх-искусства (туманность смысла, сокрытого за этими словами, явно играла им на руку). Однако после пропажи фотографа все сведения, что я раздобыл о Teatro, фрагментарные и не очень, предстали в совершенно новом свете. Я больше не считал, что Teatro был каким-то образом связан с супер-искусством или искусством любого рода – на самом деле наоборот. На мой взгляд, Teatro Grottesco был и оставался хищником, уничтожавшим все, что я воспринимал как искусство, – отсюда и такие последствия для моего творческого окружения. Была ли эта разрушительная сила продуктом чьего-то намерения или же являлась эпифеноменом какого-то постороннего монструозного замысла, я понятия не имел – мне было сложно даже сказать, применимы ли вообще слова «намерение» и «замысел» ко всему этому. Однако я уверился в том, что для человека искусства, сталкивающегося с Teatro, исход был заранее предрешен – он переставал быть человеком искусства. Странно, но даже зная об этом, я продолжал действовать так же, как и раньше.

Не могу сказать, я ли привлек внимание Teatro или все произошло наоборот, впрочем, вряд ли такие детали имеют значение. Важно следующее: когда я понял, что Teatro – это совершенно антихудожественное явление, я решил превратить собственное искусство, то есть нигилистическую прозу, в анти-Teatro феномен. А для этого нужно было глубоко проникнуть в суть проблемы, вычленить основополагающий аспект бытия этой жестокой труппы, разобраться в глубоко утонченном, в чем-то даже призрачном разнообразии ее свойств и функций.

Спенз сделал воистину визионерское открытие, когда интуитивно сообразил, что в природе Teatro будет отреагировать на его просьбу кого-то полностью уничтожить (хотя точное значение слов «он узнает о мягких черных звездах», сказанных о домовладельце Спенза, станет известно нам обоим значительно позже). Я понял, что мне нужно такое же озарение. Пусть я уже осознал, что Teatro – это совершенно антихудожественное явление, но еще не был уверен, в чем же конкретно будет заключаться анти-Teatro феномен и как мне превратить в него собственную прозу.