Ноктуарий. Театр гротеска

Много лет кряду мне счастливилось часто получать подробные сообщения о самых передовых научных и метафизических открытиях. Сведения эти носили узкоспециализированный характер, который, казалось, был неизвестен обычным ученым и метафизикам, но, тем не менее достижим таким заядлым неспециалистам, как я – при условии, конечно, что человек обладал восприимчивым темпераментом и охотно открывал себя для определенных каналов мысли и впечатлений.

Однажды я получил совершенно особое сообщение, из которого узнал, что был совершен поразительный и абсолютно неожиданный прорыв – кульминация многих лет интенсивного научного и метафизического поиска. Тот прорыв, утверждалось в сообщении, касался ни много ни мало открытия истинных истоков всех экзистенциальных явлений, как физических, так и метафизических, то есть насколько я понял, источника существования в самом широком смысле. В сообщении говорилось также, что я входил в число избранных, кому будет дозволено привилегированное ознакомление со всеми аспектами этого умопомрачительного открытия, соответственно, мне предоставляется уникальная возможность – понять исток всех экзистенциальных явлений. Я по природе человек очень восприимчивый к такого рода вопросам, так что мне оставалось лишь явиться в то конкретное место, где произошло это невероятное продвижение в научном и метафизическом знании.

Я скрупулезно следовал данным мне указаниям, хотя по неуточненным причинам, не был полностью осведомлен о специфике фактического места назначения. Воображение уже рисовало мне какой-нибудь режимный исследовательский объект, сверкающий лабиринт из инновационной машинерии и сверхсложных устройств.

Место, куда я прибыл, никоим образом не соответствовало моим простодушным и прискорбно общепринятым ожиданиям. Та научная и метафизическая инсталляция, какой я ее себе вообразил, располагалась в большом и очень старом здании. Я вошел в него, согласно инструкции, через маленькую дверь, которую обнаружил в конце темного и узкого переулка, шедшего вдоль одной из сторон старого здания. Открыв ее, я вошел внутрь, едва ли видя на два шага впереди себя – час был уже довольно поздний. Язычок замка слабенько щелкнул, когда дверь затворилась за моей спиной, и все, что мне осталось, – подождать, пока глаза привыкнут к темноте.

Лунный свет пробивался через окно где-то надо мной и тускло растекался по грязному бетонному полу. Я увидел, что стою у подножия пустой лестницы, и уловил слабый звук – будто что-то ползло прямо ко мне. Потом я рассмотрел, что появилось из темноты под пустующей лестницей. То была голова, поддерживаемая короткой шеей, на которой она и скользила, словно змея, по бетонному полу – сантиметр за сантиметром. Черты ее лица были нечеткими, но почему-то казались деформированными, чем-то изуродованными. Существо издавало звуки, смысл которых я не понимал, его угловатая челюсть механически смыкалась и размыкалась. Прежде чем голова приблизилась ко мне, я заметил, что в другом, еще более темном углу этой мрачной, подсвеченной луной лестницы было что-то еще. Ненамного больше, чем голова, что ползла ко мне по полу, этот второй объект казался какой-то почти полностью лишенной формы кучей. На то, что передо мной – живая, пусть и болезненно бледная, плоть, указывало лишь то, что время от времени причудливое создание раскрывалось, как гигантский двустворчатый моллюск, поднятый с самого дна океана. И оно издавало тот же звук, что и ползучая голова – они оба кричали под этой тусклой и пустой лестницей. Это и было то место, где, как сообщалось, мне предстояла встреча с источником всех экзистенциальных явлений.

Я подумал, что, возможно, надо мной кто-то подшутил. Послушав немного вопли этих тварей и пожав плечами, я покинул здание через ту же дверь, в которую недавно вошел. Но стоило ей захлопнуться за моей спиной, как я понял, насколько похожи голоса отродий из-под лестницы на младенческие – ведь именно так существа, входящие в жизнь во всем многообразии форм, совершенных и не очень, встречают этот удивительный мир.

2. Преждевременная коммуникация

Однажды в детстве, ранним зимним утром, лежа в постели у себя наверху и глядя, как за окном моей спальни плывут по воздуху снежинки, я услышал голос снизу, произнесший: лед на реке не выдержал. Этот голос не был похож ни на один другой, знакомый мне, – очень суровый и в то же время очень тихий, будто лязг допотопного станка на старой фабрике. Больше не сказал он ни слова.