Читаем Номады Великой Степи полностью

Шагнувшие «из грязи в князи» вчерашние чабаны, возглавившие ватаги профессиональных воинов, нуждались в новых завоеваниях. Первой их жертвой судя по всему стали вахтовые поселки металлургов: на смену разнородным поселениям синташтинцев приходят достаточно стандартизированные, хорошо укрепленные и базирующиеся на местном этническом субстрате поселения Петровской культуры [Зданович Г. Б.]. Видимо, рудники прибрали к рукам местные ханы и пришлым старателям места не стало. Но с их уходом возникла другая проблема. Очевидно, что, несмотря на огромный ареал, ни едва способные прокормиться в условиях продолжающейся засухи племена степных животноводов, ни, тем более, северные охотники-рыболовы, только-только шагнувшие в бронзовый век из неолита, не обеспечивали достаточного сбыта полученной бронзоволитейной продукции. Профессор Черных11, описывая процесс распространения уральско-алтайской бронзы по территории Азии в первой половине II тысячелетия до нашей эры отмечал: «Поразительно широк ареал распространения этих необычных древностей: от Западного и даже Центрального Китая вплоть до Восточной Балтики, т. е. более 6 тыс. км! Но на этой неохватной территории поражало также удивительно малое число самих металлических предметов: их не более шести сотен!» [Черных Е. Н.].

Подобные объемы потребления явно не могли удовлетворить амбиции новоявленных «металлургических магнатов». Потребители, способные купить бронзовые изделия, жили южнее, в районах, откуда на Урал приходили вахтовики-старатели. Так что первоначальный интерес к своим южным соседям-земледельцам у степных животноводов-бронзоволитейщиков был, скорей всего, коммерческим. Недаром захватившая Китайскую равнину династия Шан (Инь) – обозначалась иероглифом со значением «торговец». Но где раньше, где чуть позже северяне понимают насколько беззащитны перед их войсками армии повелителей крохотных и «неприлично богатых» южных городов-государств. Обилие лучшего для того времени бронзового оружия и огромные людские ресурсы, причем легких на подъем охотников, с детства привыкших обращаться с дальнобойным степным луком, уже делали любого хана грозным противником. А, если учесть, что ядро его армии составляли лучники на легких колесницах, то только крепкие стены городов и то лишь на время могли остановить их экспансию. Еще вчера такие недоступные из-за удаленности от поселений животноводов древнеямных культур, а так же из-за несопоставимо более мощного военного потенциала, земледельческие цивилизации субтропической Азии вдруг стали близкими и беззащитными перед мобильными колесницами степняков. Одна за другой они становились жертвами нашествия с севера. Часть из них была навсегда разрушена, а часть просто сменила правящую верхушку.

Интересно, что эта экспансия, скорей всего, не носила организованного характера, и за ней не стоял какой-нибудь предтеча Модэ12 и Тэмуджина13. Более того, в состав захватчиков часто оказывались включены племена, весьма далекие от культур Древнеямной общности. Однако именно потомки древнеямников, выходцы из родственных животноводческих племен Андроновской и Срубной культурно-исторических общностей, владеющие передовыми военными технологиями своего времени, имеющие в тылу Уральские и Алтайские бронзоволитейные производства, стояли во главе устремившихся на юг лихих ватаг. В XVIII – XVI веках до нашей эры состоялось первое нашествие степных «варваров» на «форпосты Цивилизации». И хотя экспансия с севера носила во многом стихийный характер, но за неполных три столетия она охватила практически все древние цивилизационные центры от моря Средиземного до Желтого моря.

Уже в первой половине XVIII века до нашей эры некий Анитта14 из племени несили – европейских кочевников, вторгшихся в Переднюю Азию, основал обширную державу, названную позже Хеттским царством. Он объединил под своей властью кучу местных городов-государств: Пурусханда, Амкува, Куссар, Хатти, Каниш, Вахшушана, Ма’ма, Самуха и др. Сохранилось свидетельство и о численности войска Анитты: 40 колесниц и 1400 пехотинцев. Учитывая, что колесницы в это время только-только были изобретены в предгорьях Урала, можно не сомневаться в том, откуда пришли несили (от «не сели» – кочевники?) и родственные им лувийские племена. В это же время выходцам с Урала покорились города центральноазиатской бактрийско-маргианской культуры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее