Читаем Номады Великой Степи полностью

В этот период в самой Степи и прилегающих районах складывается целый «букет» археологических культур развитого бронзового века: абашевская, алакульская, балановская, бережновско-маёвская, курганных погребений, окуневская, петровская, поздняковская, сабатиновская, сейминско-турбинская, тазабагьябская, тшинецкая, унетицкая, фатьяновская, федоровская. Такое поразительное разнообразие в антропологическом плане, в материальной и духовной культуре, в способах хозяйственного устройства и погребальных обрядах, совершенно однозначно свидетельствует об отсутствии в этот период в Степи какого-либо единого государственного или протогосударственного образования.

Тем не менее все эти культуры имеют не мало общего и, с определенной натяжкой, могут быть объединены в две культурно-исторические общности: срубную (Европа) и андроновскую (Азию). И пусть такое деление достаточно условно и не совсем корректно, тем не менее оно позволяет нам четко разграничить две разные по генезису группы культур. Я уже упоминал о том что синташтинская культура, привнесшая технологии развитого бронзового века в евразийские степи, возникла на границе изначально родственных (древнеямных), но в течение нескольких столетий развивавшихся довольно изолированно друг от друга, культур степных скотоводов: полтавкинской и афанасьевской. Возникшая на основе пришлой синташтинской, местная петровская культура развитого бронзового века носила черты всех трех культур (синташтинской, полтавкинской и афанасьевской). Отсюда с Южного Урала новые технологии, в первую очередь бронзоволитейное производство, изготовление конных повозок и боевых колесниц с дальнобойными луками, стремительно распространилось как в западном так и в восточном направлении, охватив не только степных животноводов – потомков древнеямников, но и успевшие породниться с ними окрестные племена с присваивающим типом хозяйствования.

Андроновцы и срубники имели много общего: курганные захоронения воинской знати, развитое бронзоволитейное производство, использование конных повозок, значительная доля животноводства (лошади, коровы, овцы, реже козы или свиньи). Но при этом, видимо в силу физико-климатических особенностей и под влиянием соседних этносов, срубники дополняли свой рацион преимущественно за счет земледелия, строя стационарные поселения. Тогда как у племен андроновской культурно-исторической общности земледелие чаще всего становиться факультативным видом хозяйствования, при явном доминировании кочевого и отгонного животноводства, дополняемого охотой, собирательством и рыбной ловлей. Именно на основе восточной ветви наследников петровской культуры и сложился тип современного нам степного животновода – номада.

Доминирование животноводства над другими видами хозяйственной деятельности, на первый взгляд незначительное отличие, но оно приводит к серьезнейшей перестройке всего жизненного уклада, социальной организации и ментальности. Другие пища и одежда, мобильное жилище, при выборе хозяйственной утвари на первое место ставится удобство транспортировки. Кардинально иная шкала жизненных ценностей и приоритетов, другое осознание пространственно временных характеристик. Отличия затрагивают даже некоторые психофизиологические особенности личности. Номад живет и кочует небольшой родственной общиной с патриархальным устройством, основное имущество принадлежит общине. Кроме того, главное богатство кочевника – скот, а его мало получить по наследству, его нужно не потерять, например, в результате эпизоотии, нападения хищников или набега соседей. Удачливый бедняк завтра может оказаться богаче своего богатого, но неудачливого соседа. Родственные кочующие группы обычно сходятся вместе 1 – 2 раза в год для торговли, обмена невестами, племенными животными и новостями. Принудить их к более тесному сотрудничеству может только внешняя угроза. Во втором веке до нашей эры знаменитый ханьский историограф так характеризовал общественный уклад номадов: «Кто храбр, силен и способен разбирать спорные дела, тех поставляют старейшинами. Наследственного преемствия у них нет. Каждое стойбище имеет своего начальника. От ста до тысячи юрт составляют общину… От старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение…» [Сыма Цянь].

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее