– Звезда твоя показывает мне путь в ночи, и сила твоя освещает саму бездну, – с выдохом прошептала она, чувствуя, как острое лезвие входит в сердце, и назвала имя, которое узнала только что и которое знала всегда.
Пожар полностью охватил его особняк, но Гвинн шел, не чувствуя обжигающих языков пламени и боли, ведомый только одной мыслью – вырваться к Алии. Он голыми руками разрывал тех, кто осмеливался приблизиться к нему, и его глаза пылали ненавистью. Маяк сиял ему вдали, и свет его притягивал. Он должен успеть, должен…
Гвинн почувствовал боль в сердце и закричал. Сила вырвалась на свободу, уничтожая все на его пути, заворачивая плащом огонь вокруг него.
Он пришел в себя на руинах, все еще чувствуя, как острое лезвие разрывает плоть, и опустился на колени там, где она умерла. Он кричал так долго, что, казалось, само небо должно было рухнуть. Но оно осталось на месте, лишь каменные лица старых богов смотрели укоризненно и безразлично и где-то за холмами зарождался рассвет.
Гвинн посмотрел на то, что было у него в руках. Он знал, что нужно сделать, и теперь знал где. Усмехнулся. Годвин сумел его удивить. Что ж, не худшее место для смерти.
Гвинн шел от развалин по древней дороге, приближаясь туда, куда ему долгие годы не позволяли приходить гнев и боль. Стоя на вершине холма, он огляделся – сколько столетий, и ничего не изменилось. Гвинн посмотрел на старый флакон из прозрачного камня в своей руке. Черная смоляная кровь чуть шевельнулась, будто давая разрешение.
Позади Гвинна всходило солнце. Он вытащил пробку и одним глотком выпил все.
Солнце выпустило первые лучи, и они мягко подбирались к телу, лежавшему на холме напротив старого разрушенного замка, и почерневшие разрушенные стены донжона словно поднимали к небу руки в молитве.