— Это еще до того, как она вышла за этого сталиниста Перси. — Он вынул из коробки грампластинку на семьдесят восемь оборотов в пожелтевшем конверте, вручил ее Джеку и попросил завести проигрыватель.
Джек осторожно извлек из конверта древнюю пластинку, стараясь не прикасаться к поверхности диска.
— У вашей матушки тут неплохое соло, минуты через две с начала записи, — сказал Эрнест.
Несколько секунд шипения и треска, и комнату наполнила мелодия «Топота в Савойе». Мисс Моника так аранжировала музыку, что у каждой девушки был шанс блеснуть на своем инструменте, пускай и кратко. Когда началось соло на гитаре, премьер-министр нервно наклонился к проигрывателю, желая матери успеха.
Когда та закончила, премьер-министр захлопал и принял поздравления Джека, словно сам отыграл это гитарное соло.
Следующая фотография была прозаичнее. Мать стояла рядом с его отцом. На них были свадебные наряды. Мать в свадебном платье выглядела как задрапированная белым полотнищем колонна, перед животом она держала огромный букет цветов. Эрнест сообщил:
— Она тут уже на пятом месяце, хотя никто бы не догадался.
— Значит, Эдвард, ее первый ребенок, незаконнорожденный? — спросил премьер-министр.
— Внебрачный, — ответил Эрнест. — Но со стороны Перси было ужасно благородно, что он на ней женился, с учетом тогдашней морали.
Премьер-министр сказал:
— Что вы имеете в виду?
— Настоящий отец Эдварда — беженец по имени Шадрак Вайанский.
— О господи! — прошептал премьер-министр. — Это откуда же он родом?
— Из Чехословакии. Красивый был парень, черноглазый, с золотыми зубами, ножи точил по соседству. Ходил слух, что он из цыган-аристократов. Хотя, по-моему, он сам этот слух и распустил. Язык у него был здорово подвешен.
— Черт, — сказал премьер-министр. — Он еще жив?
— Не знаю, — ответил Эрнест. — Беднягу депортировали еще до «железного занавеса». Хезер расстроилась страшно, справки наводила, но все без толку.
По лбу премьер-министра тек пот. Джек вынул из кармана белый носовой платок и протянул ему. Премьер-министр вытер лоб, потом извинился и пошел искать туалет. Он обрадовался, что вокруг унитаза оказались поручни для инвалидов. Он сел и вынул из сумочки листок туалетной бумаги «Бронко».
Итак, откровения Эрнеста взорвали весь фундамент его детства. Он сын цыгана, в его венах течет кочевая кровь. А его мать, похоже, была сказочной женщиной. Как хочется узнать ее поближе! Он выбросил «Броню» в корзину, оторвал кусок мягкой розовой бумаги от рулона на стене, высморкался и вытер глаза, затем взглянул в зеркало и поправил макияж. И даже не потрудился вымыть руки.
Агенты Кларк и Палмер знали о карьере матери премьер-министра в «Горячей семерке мисс Моники», но весть о его настоящем отце стала для них сюрпризом. Палмер постучал по клавиатуре ноутбука и через несколько минут выяснил, что Шадрак Вайанский еще жив и обитает в цыганском таборе на окраине Братиславы. По данным иммиграционной службы, он дважды пытался обосноваться в Великобритании, первый раз в 1951 году, когда бежал от советского коммунизма, второй — в 1998 году, когда дальше аэропорта Хитроу не попал, тщетно требуя убежища из-за того, что в Словакии его преследуют скинхеды. Судя по всему, он заявил иммиграционной службе, что является отцом их премьер-министра, и просил разрешения позвонить Эдварду, сыну, которого никогда не видел. Ему отказали.
Агент Кларк сказал агенту Палмеру:
— Знаешь что, Палмер. Я на папашу своего вообще не похож.
Когда премьер-министр ушел, Джек спросил:
— Эрнест, а есть у вас снимки Памелы?
Десять минут спустя даже его утомил нескончаемый поток фотографий, которые ему совал Эрнест. Вот Памела, просто красавица, сидит на коленях у Санта-Клауса, вот гребет в спортивных шортах на байдарке через Черные Камни, вот в форме скаута, вот откручивает с машины знак «Учебный» в день получения водительских прав, вот выходит замуж за Эндрю, высокого мужчину с бычьей шеей, который Джеку с первого взгляда не понравился.
Когда премьер-министр вернулся в комнату, раздался звонок.
— На обед зовут, — объяснил Эрнест.
Джек помог Эрнесту собрать фотографии, не преминув похитить одну из них. Он сунул карточку в карман, толком не зная, какую именно украл. Увидит, когда останется один.
Премьер-министр действовал прямее. Он спросил Эрнеста, нельзя ли взять фотографию матери.
— Забирай все три, я скоро умру.
— Дядя Эрнест, вы можете прожить еще двадцать лет, — возразил премьер-министр.
— Если повезет, мой друг, через пару недель умру, — ответил Эрнест.
К лифтам вилась очередь из стариков, поэтому Джек с премьер-министром снесли Эрнеста вниз по лестнице в столовую на руках и усадили за круглый стол на шесть едоков.
Лорен и остальные сиделки сновали по залу, расставляя тарелки с водянистыми тушеными овощами и мясом.
— Я не буду вам мешать обедать, ладно? — сказал премьер-министр.
— Не собираюсь я обедать, — ответил Эрнест. — Вообще никогда больше не стану есть. Скажу вам по секрету: я уже два дня не ем. Решил уморить себя голодом.