Номер 16

Посреди гостиной, стоило Харольду выкрикнуть приказ, взметнулись грязные руки желающих начать действо. Музыку выключили, болтовня стихла. Потрепанного вида человечек в уличной одежде, с белым, лишенным подбородка лицом и выпученными глазами первым вышел в центр комнаты.

– Я дважды возвращался в одно и то же место. Светлое, но освещенное искусственным светом.

Многие забормотали, соглашаясь. Или разволновавшись?

– И в мерцании желтых ламп я снова увидел закрытое тканью лицо. Высокая фигура с красным полотнищем на лице быстро шагнула вперед, ко мне, затем замерла и внезапно оказалась далеко. Это движение повторялось несколько раз. Потом я проснулся с таким ощущением, будто пережил сердечный приступ.

Не успел он закончить, как Харольд указал на юнца в армейских ботинках и тренчкоте.

– Я заперся в комнате и постился двое суток, лишив себя всякой визуальной стимуляции, за исключением «Триптиха с марионеткой номер четыре». И когда я заснул, то увидел фигуры над костром. Они были похожи на палки. Некоторые падали в огонь.

Публику снедало кипучее нетерпение. Люди не то чтобы презирали чужие сны, галлюцинации или наваждения, однако каждый явно считал, будто его опыт гораздо важнее.

– …я видел лица, полные ненависти. Черные и красные от гнева.

– …они походили на клоунов в грязных пижамах.

– …две женщины и мужчина, одетые по моде времен Эдуарда. Только на костях у них не было плоти. Я не могла проснуться и не могла сбежать от этих женщин, а они начали откидывать со шляп вуали.

– …стоя на четвереньках, забившись в угол подвала. Стены были кирпичные, сырые.

Страдая от жажды, Эйприл залпом выпила еще стакан вина. Это оказалось ошибкой: она давно не ела, и у нее сейчас же закружилась голова. А «Друзья» все бормотали, пересказывая обрывки кошмаров, которые преследовали их во сне и жутким образом влияли на дневную жизнь. Какой во всем этом смысл? В чем их цель? Душный застоявшийся воздух, жар от шерстяного костюма и безумные сюрреалистичные видения гостей вынудили Эйприл снова шагнуть к двери.

– …зубы как у обезьяны. Глаза совершенно красные. Ног не было. Оно просто извивалось по опилкам.

– …весь город почернел от огня, зола и пыль высились горами, но холод был пронизывающий. Никаких признаков жизни…

Мужчину в матерчатой шляпе, скрывавшей багровое лицо, неожиданно перебила Алиса.

– Они все над моей постелью! – выкрикнула она. – Они ведь выходят прямо из стены! Говорить с ними бесполезно. Они здесь не для этого.

– Я протестую! – зарычал господин в матерчатой шляпе. – Почему она все время перебивает?

Остальные забормотали, выражая согласие. Харольд призвал к тишине.

– Пожалуйста, наберись терпения. Еще не время…

Но старушка не собиралась замолкать.

– Кружатся со всех сторон, издавая потусторонние звуки. Лезут из каждого угла. Я увидела их еще до войны, с тех пор они так и не ушли.

Раздраженная публика зашумела. Харольд склонился к Алисе, напряженно улыбаясь, пока его взгляд обшаривал толпу в поисках зачинщиков смуты.

– Алиса, моя дорогая, мы же договорились, что ты выступаешь в конце. Давай дадим остальным возможность высказаться.

Мужчина, который разглядывал ноги Эйприл и предлагал сводить ее в любимые пабы Хессена, пробрался через собрание, работая локтями. Его жирная физиономия блестела от пота, он слащаво улыбался.

– Больше не стану якшаться с этой публикой, – сообщил он Эйприл. – Вам надо прийти на наше собрание. «Ученики Феликса Хессена». Без всяких сновидений. А здесь просто цирк!

Он пошарил толстыми пальцами в кожаной сумке, свисавшей с плеча, достал рекламную листовку и протянул гостье.

– Мы потихоньку отваливаем от них. Эта публика ничего не достигнет. Гариет ни рыба ни мясо, а Харольд слишком доверяет старухе, хотя она совсем чокнутая.

Он гаденько засмеялся.

Алиса в другой стороне комнаты принялась распевать детским голоском «Выкатывайте бочку»[16]. Остальные с криком напустились на нее. Эйприл разглядела в этом бедламе маленькую фигурку Отто Хернделя. Немец широко улыбался, однако в его глазах отражалось смятение. Казалось, он теперь еще хуже стоит на ногах, словно кто-то в конце концов оборвал удерживавшие его веревки.

– На самом деле, мне так не кажется, – сказала Эйприл лидеру смутьянов, силясь попасть в рукава пальто.

– Я вас еще увижу? – спросил толстяк.

– Я недолго пробуду в Лондоне. У меня ужасно много дел.

Эйприл сомневалась, что в общем шуме мужчина ее услышал. Она развернулась и стала пробираться к двери.

На улице Эйприл едва не задохнулась от порыва холодного ветра. Рядом с высотными домами было неестественно темно, а движение на главной дороге казалось слишком оживленным и не замирало ни на минуту. Она направилась туда, где горели фонари, – в центр Кэмден-тауна. Ей хотелось оказаться на обычной городской окраине, рядом с нормальными людьми, и она пошла прочь от темных зданий и уродливых кафе, пустых забегаловок и старых пабов.