Номер 19

– Смешно сказать, – говорит Глеб, облизывает палец, окунает в рассыпанный сахар и вытирает об штаны. – Столько лет прошло. Она мучает меня кошмарами. А я даже имя ее не могу вспомнить.

* * *

– Прости, Костик.

Моя клиентка отходит и запирает дверь на замок.

Я наблюдаю, как двигается на ее обнаженной спине нарисованный фломастером демон, как изгибается тело его страдающей жертвы.

– Что происходит? Да? Ты мучаешься от этого вопроса. Хочешь, наверное, знать, что происходит?

Она говорит сквозь смех.

Я не знаю, как реагировать. Паниковать? Бояться? Что я должен делать? Я парализован.

Зачем она берет со стола ножницы?

– Костик. Ты, ым, хороший парень.

Она приближается.

– Я, ым, долго ждала.

Она двигает пальцами и звук ножниц разносится по кабинету.

– Знаешь, я тебе все, ым, расскажу.

Она садится мне на колени и поворачивает мою голову к себе.

– Врач говорит, что признание – это часть терапии. И я, ым, признаюсь. Тебе. И только тебе.

Она говорит прямо мне в лицо. С такого расстояния я должен почувствовать ее запах, но нос не может ничего уловить.

– Знаешь, Костик, я правда не виновата. Дядя Глеб, ым, мне помог понять. Это, ым, все мои родители. Это полностью их вина.

Она целует меня в губы.

Я чувствую прикосновения, чувствую ее язык, но не могу ни оттолкнуть, ни укусить, ни ответить.

– Понимаешь, все дело в том, что, ым, родители любили только свою ненаглядную Лилочку. Только ее, понимаешь? Они совсем забыли, что у них есть еще и я. Разговаривали только с Лилой. О ней. О ее дефекте.

Я чувствую, как Майя берет меня за руку. Чувствую легкие прикосновения и не могу пошевелиться.

– Только Лилочка. Лилочка. Лилочка… А я? Обо мне все забыли.

Майя говорит, что выход был один.

Лилия страдала странной болезнью. Она была слишком восприимчивой. И если человек, которому она доверяет, ее близкий человек что-то говорил, она воспринимала слова как действительность.

– Я, ым, говорила сестре, о чудо, посмотри скорее, и показывала на пустую лужайку. Говорила, вот гуляет слон, и Лилочка тут же видела у нас во дворе серого гиганта с хоботом-фонтаном. Она видела, как он гуляет… Прямо под нашими окнами. Понимаешь?

Майя кладет мою руку себе на талию. Она прислоняет голову к моему плечу и говорит, что это расстройство сестры не дефект, это дар.

– Если бы я ей, ым, сказала, что у нас с ней есть крылья, Лилочка смогла бы летать. Представляешь?

Майя поднимается, перетаскивает меня к кушетке. Она несколько раз роняет меня, пытается поднять, но я слишком тяжелый.

– Придется тебе умереть на грязном полу.

Она говорит, трет пальцем пол, проверяет, насколько в кабинете пыльно, переворачивает меня на спину, а я не могу возразить, что на моем рабочем месте чище, чем в операционной.

– Ым, вот еще что. Раз уж ты, я надеюсь, никому не проболтаешься, ым, воспользуюсь моментом и расскажу все до конца. Все как было.

Я наконец-то могу соображать. Нужно что-то делать. Нужно выбираться отсюда, пока эта психопатка…

– Хочешь?

Нет. Мне плевать. Я не хочу слушать больной бред.

– Тогда я расскажу.

Майя переходит на шепот и говорит, что в тот вечер, когда погибли ее родители, это она заставила Лилию видеть то, чего не было.

Говорит, что ей удалось провернуть свой план. Руками сестры Майя убила сначала отца, затем и мать, а после ударила лопатой и перерезала горло Лилии.

– Такими же, ым, ножницами перерезала.

Она улыбается и чикает лезвием по воздуху.

– И я не виновата. Они сами. Если бы они были хорошими родителями, ничего бы не произошло. Ты же меня понимаешь. Я знаю. Ты сам через подобное прошел. Тебя обманывали. С рождения дурили.

Девушка начинает истерически смеяться.

– Мне жаль дядю Вову. – В ее голосе чувствуется грусть. – Я не собиралась с ним так. Он хороший человек. Был.

Майя говорит, что она не хотела, но ей пришлось внушить Лилии, что за окном не Владимир, а рассерженный папа. Что если бы она так не поступила, Владимир вмешался бы. Он наверняка бы все испортил.

– Так получилось. Ым, к сожалению.

Майя говорит, что еще ей хотелось внушить сестре, что распилить тела на части единственный способ спасти родителей.

– Но я, ым, не могла рисковать. Если бы нам кто-нибудь помешал, я бы не успела наказать Лилочку. Нет. Я не могла рисковать.

Мои глаза смотрят на потолок. Ищу способ, как спастись, но ничего не могу придумать.

– Вот о чем я еще жалею. Ты не представляешь, как бы было смешно наблюдать за этим. Лилочка бы старалась… Рвала бы на куски плоть мамы с папой, разбрасывала бы части их тел по сторонам. Пыхтела бы. – Майя издает сдержанные смешки. – И она бы искренне верила, что спасает свою ненаглядную мамулю.

Слушаю, как всхлипывает моя клиентка, как поскрипывают ножницы в ее руках. Теперь знаю, что значит по-настоящему бояться. С надеждой поглядываю на дверь.

Единственное мое спасение – если доктор вернется раньше времени.

– Я любила сестру. Поверь, любила по-настоящему. Мне нравилось с ней играть. И я не хотела. Мне пришлось наказать Лилочку. Я не хотела ей зла. Костик, сестра для меня была всем. Но она, предательница, наградила меня, ым, дефектом. Предательница. Предательница! Из-за нее я ымкаю.