Номер знакомого мерзавца

Собравшись с силами, я стал говорить: «Финал — это условность. Беккет говорил, никакого финала быть не может. Пьеса заканчивается только потому, что зрителям надо идти спать. В жизни тоже ничего не кончается, пока не кончается сама жизнь. Вот, положим, Каренина бросается под поезд. Здесь это удачно, потому что она главная героиня и вместе с ее жизнью вполне логично заканчивается и книга. Но сама жизнь шире. Поезд останавливается, сбегаются люди. Потом похороны. И что–нибудь подумал Вронский, что–нибудь Каренин. А сын Алеша поступает в университет и так далее, и так далее, практически вплоть до Страшного суда или еще более страшного его отсутствия в вымороченном и одряхлевшем от своей обезбоженности мире. Эта общая тенденция дурной бесконечности на доступном уровне реализована сегодня в бесконечных сериалах и реалити–шоу…»

«А мне нравится, когда все понятно».

«Хорошо. Я переделаю», — ответил, чувствуя, что одновременно с раздражением обретаю уверенность.

Мне удалось–таки назначить ей свиданье, прежде чем я вывалился из этой квартиры, отравленный ее красотой и мучительным чувством, что вот она сегодня пойдет, будет что–то делать, есть, пить, ходить, смотреть — и все это без меня!

* * *

С человеком всегда остаются два главных учителя — Бог и дьявол. Наиболее простодушным недосуг их замечать; другие в своих несчастьях винят дьявола, успехи относят на собственный счет. Куда чаще в собственных бедах повинен сам человек, а удачи — результат милости Божией. Что же тогда я сам!?

Момент волевого напряжения между автором (Творцом) и скептиком–критиком (Сатаной)?

Большинство не замечает этой утешительной интриги жизни. Все–таки, жизнь более рутина, нежели роман. Во всяком случае, с тем горизонтом событий, который обычно открыт человеку.

* * *

День перед свиданием я провел на пляже. Много плавал, листал роман Тибора Фишера. Было слишком жарко, чтобы читать. Несколько раз мимо проходил пляжный фотограф в гавайской рубахе и сандалетах. На руках он держал небольшого крокодила, пасть которого была перемотана скотчем.

* * *

Я не стал дожидаться внутри за столиком, как делал обычно. Мне нужно было видеть, как она будет идти. Я сел на лавку посреди бульвара, напротив кафе, не зная точно, с какой стороны она появится.

Стоял тепленький, белесый денек с жидковатым тинэйджеровским небом в футболочке коротенького облака. А у меня было дурное предчувствие, какая–то тревога. Я знал, что это может помешать, и всячески гнал ее прочь, предаваясь воспоминаниям о прошлых победах. Через какое–то время я почти обрел обычную уверенность, но в этот момент поднял глаза, и тревога сменилась ужасом, священным трепетом, чем угодно — так капитан Ахав смотрел на Моби Дика, Дон Жуан на статую Командора.

В стильной отстраненности от всех окружающих она шла по бульвару как по подиуму, так что все вокруг казались бледными статистами, а сам бульвар — мишурной декорацией.

Уверенный в себе до последней клетки и благодарный судьбе, никогда прежде не посылавшей мне столь блистательного вызова, я двинулся вперед и — клянусь! — встречные кавалеры разметали перед моими ногами пыль плюмажами своих шляп.

Во всяком случае, так все это должно было видеться с небес.

Я вспомнил тех, кто пытался внушать мне, что все это блуд и вульгарная похоть. Пошляки!

С каждым шагом мы становились ближе. Она чуть изменила траекторию, и я догадался, что она заметила меня… Я вгляделся. Так Милорадович смотрел на разворачивающуюся против него во всем своем блеске лаву кирасир Мюрата, и, привстав на стременах, любуясь и гордясь противником, оборачивался к своему Семеновскому полку с раскатистым криком команды и веселой уверенностью в глазах.

* * *

Ф. спилил ножовкой ствол со своей «тулки», сдул с колен металлическую стружку и сказал: «Такую вещь из–за этой суки приходиться портить». Улыбнулся и начал спиливать приклад. Через минуту тяжелая лакированная деревяшка стукнулась об пол. «Пусть остается, — сказал Ф. — улики их радуют».

Лена сидела на диване в черном, с открытой спиной, платье и молча смотрела на него. Она знала, отныне он принадлежит ей.

Ф. подал ей целлофановый пакет с деньгами, которые он выручил от продажи квартиры и имущества. «Чтоб не пропали, если что…»

Потом они поехали в ресторан, где к их столику тут же подошел метрдотель со словами: «Добрый день, Елена Дмитриевна», и поклоном Ф.