Номер знакомого мерзавца

Чтобы не промокнуть насквозь, я решил пробежаться и влетел домой запыхавшийся, чувствуя простую, мышечную радость бытия. Взял чайник, попил из носика, открыл в ванной краны и улегся по горло в воде с новой английской книжкой «Bad Chemistry». Детектив. Старую, про больницу, я всю измусолил, но толком так и не прочел. А за эту решил взяться серьезно.

После ванны, созерцая с балкона небо, я предался вечерним рассуждениям о Божьем величии.

Для меня доказательство Богодухновенности Библии — ее нелогичность, темноты, непоследовательность, полемика деклараций внутри нее самой; в этом ее аналогия с величием непознаваемой вселенной.

Когда богословы толкуют и разъясняют Библию, это смешно, они напоминают мне людей, решивших посвятить себя распутыванию гигантского клубка проволоки. Но Библия не проволока, и, вероятно, она такова, какой должна быть. Без комментариев. Они излишни.

Вот, к примеру, недавно я перечитывал Второе Послание Апостола Петра. Неуместные, очевидно, по невежеству, аналогии (см. гл.2, стих 22), менторский тон, временами просто напыщенное резонерство.

Но стал бы я перечитывать это, вникать, если бы не ждал чего–то, если бы не верил?

Кстати, Петр считает некоторые места в посланиях «возлюбленного брата нашего» Павла «неудобовразумительными» (гл. 3, стих 16). Редкий пример возможной полемики в Новом Завете. Очень похоже на тонкую, отточенную смирением шпильку. Каковы были на самом деле отношения между ними? Наверное, это я так испорчен…

А Ветхий Завет… Как мало изменилось с тех пор на земле по существу! Сменились только декорации, да и то не везде. Огромная семейная хроника, для героев которой, как и сейчас, едва ли не единственное средство проявить индивидуальность — это преступление либо самопожертвование. Причем иногда они сходятся воедино — история об Аврааме и Исааке.

Некоторые места в Новом Завете — те, что не вяжутся с милосердием не то что божеским, но даже человеческим, — все эти проклятия, вечная тьма, геенна огненная и скрежет зубовный — возможно, служат исключительно воспитательным целям. Вспомним, кто были первые адресаты Евангелия. Люди простые и темпераментные, а еще чаще — отверженные или находящиеся на низших ступенях общества, словом, своего рода целая исправительная колония новообращенных. И здесь требовалась сильная рука. Первые мученики с улыбкой шли на арену к диким львам. Неизвестно, на что они были бы способны без веры и с той же улыбкой. Нет, разумеется, улыбка была бы другой.

И это постоянное, от Апостолов идущее, упоминание о «последних днях». Да сколько же их ждать! — воскликнем в простодушии. Две тысячи лет всё — последние дни, да последние дни. Это даже немилосердно как–то, давай стреляй скорей, чего тянуть, раз надумал… Прости меня, Господи.

Тут, если сразу отбросить, как недостойное предположение, пропагандистский раж, остается одно из двух: либо, с точки зрения вечности, две тысячи лет — мгновение и уже те самые «последние дни», либо это адресовано индивидуально каждому поколению и веку, и человеку, что не противоречит первой версии, только по–иному ее излагает. Так что и рядить тут не о чем… А может быть, что–то третье? Некая мистическая…

После дождя освещение было таким, будто жильцам правой половины города все–таки уготовано Царствие Небесное, в отличие от жильцов левой половины. Потом небо поменялось, и все сравнялись в неясных возможностях. Только над морем на закате скульптурно громоздились белые облака.

Отцу нравились церковные обряды. Красота службы, пение… Но в душе он склонялся к атеизму. Атеизм был для него следствием мужественной скромности, если перевести в христианский вариант — смирения. В самом деле, кто я такой, чтобы жить вечно, считал он. Кроме того, идея вечной жизни воспринималась им вполне по–восточному, если не как вечное страдание в бесконечных перерождениях, то как нечто вроде бесконечной бессонницы. «Это же кошмар, жить вечно!» — говорил он. Он предпочитал выключиться по–честному, насовсем. И потом он действительно умер. Не знаю, конечно, до какой степени полносты это ему удалось. Может статься, что по дороге Туда он передумал. А, возможно, это только мне хочется так считать в надежде на встречу.

С утра позвонил какой–то парень по поводу английского и спросил цену за час. Я взял и неожиданно накинул пятьдесят рублей к своей прежней ставке. Не смутившись расценками, он поинтересовался, смогу ли я подготовить его к тестам.

«Что за тесты?»

«Ну, вот, знаете, по Тойфелю».

«По Тойфелю? Разумеется», — ответил я, не имея ни малейшего представления о том, что это.

Мы сговорились на вечер сегодняшнего дня.

Я тут же перезвонил знакомому переводчику и спросил: «Что такое тесты по Тойфелю, Ваня?»

«TOEFL это аббревиатура — Test of English as a Foreign Language[8]. Система, по которой принимается экзамен, если ты хочешь устроиться на высокооплачиваемую работу или поступить в престижный университет в англоязычной стране. Если ты сможешь ответить на эти тесты, то значит, ты очень неплохо знаешь язык. Я, на самом деле, не уверен, что смогу».