Non Cursum Perficio (СИ)

-Уверена – у Элен Ливали как раз это кладбище и есть. Большое, просторное… ухоженное, с чистыми дорожками, с рядами ёлочек. Элен любит порядок, – глухо отозвалась Алия, еле-еле совладав с собой. Прошлое рвалось из неё наружу, но Алия Селакес держала очень, очень крепко – за эти годы она научилась. Талантливая девочка, отличная ученица, первая принципалка… Она не поддастся. Да, Рыжик – это Рыжик, существо со своими понятиями о морали и тому подобных вещах, но… но неизвестно, как он посмотрит на Алию, если она всё-таки выдернет из себя этот острый, беспощадный шип розы, что вонзился в её душу без малого семь лет назад.

-В Ливали я уверен не меньше твоего. А что насчёт тебя, Алия Селакес?.. – Рыжик коснулся губами её шеи. Алия всё стояла с закрытыми глазами, похожая сейчас на девушку-трамвайщицу, обернув незрячее лицо к равнодушному небу и чуть запрокинув голову. – Что за имена написаны на надгробных плитах? Или же ты малодушно предпочла забыть, как их звали?.. Расскажи мне, первая принципалка, апологет уз и нового Некоузья – …

-О, Ррыжик, как ты жесток, – тихо прошептала Алия.

-Я не жесток, Алия. Я мог бы в одно движение выбить табурет из-под твоих ног, – образно выражаясь, – доказав, что мир не имеет ничего общего с представлениями о нём стайки милых и самовлюблённых девочек-принципалок, – равнодушно отозвался Рыжик. – И я сам точно так же обвинял в жестокости одного… одно создание, и я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но тебе нужно быть готовым к таким вопросам, Алия Селакес, раз ты избрала тот путь, которым идёшь. Сейчас спрашиваю я, тот, кто выслушает и не осудит; разве может дневник, в котором пишут о тайнах и грехах, осуждать пишущего?.. Но спросить может кто угодно. Эмигрант из Берёзников. Ребёнок убитого тобой старовера из-за Стеклянного моста. Или твоя собственная…

-Хватит! – Алия, наконец, распахнула глаза, круто развернувшись к Рыжику. Тот, пока тихо нашёптывал ей, успел повязать шёлковую ленту себе на шею, и теперь походил на казнённого на гильотине – в тот момент, когда палач ещё не схватил его за волосы, показывая голову жадно копошащейся толпе.

-Хватит, я поняла, чего ты хочешь… Элен Ливали говорила нам, что ты обожаешь сказки – и чем страшнее, тем лучше. Ну что же, Ррыжичек, Иголка, которая ранит, а не шьёт – я расскажу тебе сказку… думаю, она… оправдает твои ожидания, – губы Селакес горько скривились.

-Вообще-то, я никого не вынуждаю, – Рыжик незначаще улыбнулся, больше самому себе, чем Алии. – Но ты – случай особый… ты предпочитаешь носить в себе яд, но не выпить противоядие, потому что оно горькое… храбрая девочка.

-А может, ты и прав. Только давай уйдём отсюда, – Алия повела плечами и пошла дальше, по направлению к посёлку трамвайщиц. – У меня там подружка есть, Тамсин с сорок восьмого, я часто на её трамвае езжу. Можно у неё посидеть… всё равно мне нужно собраться с мыслями и с духом. Может, я вообще передумаю по дороге!!

-Узнаю Женщину-Загадку Селакес, – едва слышно пробормотал Рыжик себе под нос, и опять чуть улыбнулся.

====== 32. Тёмно-красная бусина ======

...Они сидели на просторной кухне домика трамвайщиц – друг напротив друга, разделённые столом, как шахматной доской. Это ощущение усиливалось из-за клетчатой, коричнево-жёлтой скатерти. Она напоминала Рыжику старый, ломанный-переломанный зонтик с вывихнутыми спицами. Когда начались дожди, Диксон оставил его себе, а своему найдёнышу купил новый, стильный, молочно-белый, с замысловатыми иероглифами и с бубенчиками по краям. Рыжик не стал рассказывать Камилло, что стильные иероглифы на новоприобретении переводятся как «клеёнка», «не мокро» и «для девочек и старше», и покорно ходил с зонтом, надеясь, что кроме него, в Фабричном квартале по-китайски никто не понимает. Клетчатый пережиток прошлого ему был куда более симпатичен, чем китайский новодел. Рыжик с удовольствием махнулся бы на него с Камилло обратно, но не хотел обижать подарившего ему новый зонт старикана. Когда Диксон не видел, Рыжик подвязывал старому зонтику спицы крепчайшими шёлковыми нитями и иногда даже разговаривал с ним, как с раненым зверьком, уверяя, что они с Камилло его вылечат и ни в жизни не выкинут на помойку. Никогда-никогда. Зонтик вздыхал и верил…

-Может быть даже, ты его сестра, – тихонечко сказал Рыжик скатерти, проведя рукой по её клетчатой клеёнчатой шкурке. Подумал и добавил, – ну, двоюродная…

-А?.. – Алия оторвалась от созерцания чаинок, крутящихся в её чашке. Когда чаинки оседали, она снова взбалтывала их ложкой, пытаясь придать себе решимости и заговорить. – Ты что-то сказал? Прости, я задумалась…

-Я так, – Рыжик спрятал лицо за большой щербатой чашкой с радостно лыбящимся крылатым трамваем. Алии был виден только его чёрный глаз, отражавший в себе часть кухни и саму Алию Селакес, бледненькую и потерянную, с чересчур ярким ртом и выбившейся на лоб прядью.