Non Cursum Perficio (СИ)

-Норд!! – заорала Оркилья вдруг так, что дёрнулся даже невозмутимый Рыжик. «Паккард» нервно вильнул по заснеженной дороге, лишь каким-то чудом не улетев в кювет. Майло, словно горлинка, вытягивая шею, взбудораженно зашипел на Оркилью что-то ругательное, глотая буквы. Мария досадливо отмахнулась от Пеккала, едва не расцарапав ему щёку обломанными ногтями, и подалась к Рыжику всем телом.

-Норд, Норд... – её яркое пламя, бившееся до этого в каждом жесте, в гортанном южном говоре, внезапно угасло и спряталось, словно испугавшись. Почти что с робостью, кусая уголок губ, Мария провела ладонью по его плечу. От смешавшихся в её душе мгновений их прежней любви, и недавней памяти о том, как она выдёргивала из груди Рыжика покрытую вишнёвым льдом стрелу, хотелось спрятать лицо в подол платья, и рыдать, безудержно и безмысленно, рыдать, покуда не упадёшь в бессилии... Но это было непозволительной роскошью для Марии Оркильи – рыдать.

-Ты всё знаешь, Мария. Что было, того никогда уже не будет. Каких же тогда слов ты ждёшь сейчас? – тихо спросил Рыжик, и ресницы его едва заметно дрогнули в иллюзорном намёке на какое-то чувство. – Игле Хаоса нужно дошить. Потом выскочить на изнанку мира, завязать нить в узел и сломаться, потому что дело будет закончено.

Он смолк, глядя на дорогу, ровной белой полосой ложившуюся под колёса верного «Паккарда»; слева на обочине мелькнула табличка с почти неразличимой за снежной круговертью надписью, но Рыжик знал, что там написано «Осторожно! Переезд!». Он знал это точно так же, как и то, что Элен Ливали ждёт его в своей резиденции в Кирпичном, блуждая со ступеньки на ступеньку по высоким лестницам и вслушиваясь в тревожный вой ветра в воздуховодах. Как и то, что вторая принципалка Нарцисса едет сейчас в обычном, не алюминиевом трамвае, сонно спрятав руки в муфточку и чуть покачиваясь в такт мерному движению, по Никелю, а голос из динамиков объявляет следующей остановкой Проспект Победы. Как и то, что Поль и Камилло гоняют юную помощницу Ливали за плюшками и какао, а сами играют в найденные у Бониты в кармане пиджака кости, потому что им всё равно больше нечем заняться, пока не приехал Рыжик и что-то не решилось; причём профессор безбожно жулит, а Диксон при этом совершенно необъяснимо выигрывает... Как и то, что Мария Оркилья будет счастлива в возвращённой ей жизни – а счёт за это счастье будет, рано или поздно, выписан на имя Майло Пеккала.

Помолчав немного, Рыжик с поневоле вырвавшимся вздохом закончил:

-Проблема с чудесами не в том, что они не происходят, а в том, что на них нельзя рассчитывать.

Арина опять слегка встряхнула спутанными чёрными волосами, но ничего не сказала. Ей страшно хотелось поспорить с этим неживым, но и не мёртвым существом. Но она каким-то дальним, очень холодным и очень логичным уголком разума понимала: Рыжик прав, пусть эта его правда и горька, словно грейпфрутовый сок. Может быть, именно поэтому ей и хотелось спорить?..

-Норд... прости меня, что опоздала, – едва слышно произнесла Мария, закрывая лицо ладонью.

Рыжик не отозвался, словно и не слышал... а может быть, он и в самом деле уже не слышал.

В салоне «Паккарда» повисло удушливое молчание; потом Майло, высунув взлохмаченную голову из-за спинки сиденья, как-то робко спросил у прячущей лицо Оркильи, коснувшись её руки:

-Мария... спой ещё, пожалуйста. Ты так красиво поёшь... а? Пусть вот и Арина послушает... я тебя очень-очень прошу.

-Хорошо, Майлик, – со вздохом согласилась она, потерев подбородок о плечо. Поймала тёкшую где-то на ветрах, в ночной вышине, мелодию – и запела, закинув голову и отщёлкивая ритм пальцами. Майло по-прежнему не понимал ни слова... но теперь он понимал кое-что ещё.

Они с Ариной Арахис обменялись почти что дружескими взглядами – что-то вроде рукопожатия или даже поцелуя в щёку.

Кое-что очень важное.

====== 39. Сорока-воровка ======

Мерцающий город, россыпь бриллиантовой пыли на тёмной земле, неспешно проплывал мимо старого трамвайчика. Холодный белый блеск галогеновых ламп широких проспектов – как лезвие ножа для пожилой пары: муж и жена, не в силах сдержаться, морщились, отвернувшись от окна. И как драгоценность для Нарциссы, жадно приникшей к прохладному стеклу щекой и ладонью. Под кожей пели и звенели медные нити, впитывая энергию города. Она давно не была в Никеле – года два-три, и сейчас принципалку изумляло, насколько сильно изменился город за это время. Нарцисса помнила Никель зачуханным, еле выживающим на довоенных коммуникациях городком, где в заводских цехах, чтобы хоть как-то протянуть в кризис, делали не заряженный металл, а всё подряд – начиная от плохонького майонеза и заканчивая прищепками для белья.