Non Cursum Perficio (СИ)

Я подставил ладонь, в которую упала, сверкнув чешуёй лунной рыбки, монета в пол доллара, и проводил взглядом тонкую фигуру в длинном чёрном кардигане – Норд продолжил свой путь в одиночестве ночных коридоров…

-Седар, а Седар! Ты здесь пришёл навеки поселиться? Если тебя устраивает штамп в паспорте с Никельской пропиской, то кто я такой, чтобы уговаривать тебя покинуть разнесённый в хлам холл с пятью трупами?..

-А? – я с трудом вернулся в реальность от ехидного голоса Поля и встряхнул головой. Бонита только тяжко вздохнул и закатил глаза.

-Седар, я знаю, что ты псих, как все нулевики, но будь добр, хоть сейчас прислушайся к голосу рассудка в моём конопатом лице! Пошли, я знаю, что делать.

Постанывая, я поплёлся за Полем, слабо понимая, где и чего. Воспоминания клубились в моей голове, как лапша в бензине. Окончательной стадии обалдения я достиг, когда мы спустились на два этажа вниз и очутились в коридоре, оклеенном весёленькими обойками с ландышами.

Под ногами – ковровая дорожка, на стенах – картинки с сенокосами, грудастыми колхозницами и прочей пасторальщиной. Воздух сладко пахнет цветочными духами.

-Вот видишь, Норд был прав, – Бонита удовлетворённо осмотрел пленер, – мы в подвале, а нет ни картошки, ни компота! Интересно, наверху уже стемнело? Я кушать хочу. Супа. Но можно и спагетти с сыром и томатной пастой…

-Поль, не трави душу, – простонал я жалостно. По мере нашего продвижения по ковровой дорожке аромат духов вытеснялся запахами близкого общепита – видимо, где-то на этом этаже располагалась столовка. Бонита шмыгнул носом и жадно посмотрел вдоль коридора.

-Коменданта сегодня нет в корпусе, а больше нас в лицо не знает никто, – сказал он, аккуратно промокая платком кровавые порезы на щеках. – И ещё у меня вот что есть. Я с трупов снял, подумал – вдруг пригодится?

Поль прицепил на лацкан пиджака то ли брошь, то ли опознавательный знак – металлический серый треугольник, стилизованный под пирамидку, с глазом посередине и с выбитыми по краю буквами «Корпус А». Второй, такой же, протянул мне. Пару минут мы пытались привести себя в божеский вид с помощью послюнявленного носового платка, трёх булавок и расчёски, а потом плюнули на эти тухлые попытки и пошли, как есть.

Едальное заведение нашлось в хвосте коридора, аккурат напротив двери, над которой висела табличка с надписью: «Нижний этаж. Лестница дальше не идёт».

-Нет, всё-таки что-то хорошее в этом режимном общежитии есть, – вслух подумал я, начитавшись. – В Антинеле хоть бы одну такую табличку увидеть, и всё, можно умирать спокойно… Лестница дальше не идёт, просьба освободить вагоны. Поль, ты чего хихикаешь?

Поль быстро заткнулся и уставился на меня невинными серыми глазищами, спрятав руки за спину. Выражение лица у него было, как у нашкодившей гимназистки в кабинете гинеколога.

Я подозрительно осмотрел Бониту (отчего тот опять начал хихикать), ничего не обнаружил, и, махнув рукой, первым пошёл на запах цветущих котлет. Святой Са, как не похоже было это убежище умственной оскоплённости на Первую и Единственную Столовку Антинеля!

Честное слово, я почувствовал сильнейшую ностальгию по шуму, склокам, табачному дыму, кофе с пенкой и пирожкам с ливером, по накалу кипящих страстей и конкурсам на лучшую сплетню дня, по всему этому околонаучному сброду, клубящемуся меж липких столиков в процессе одновременного с трёпом и дебошем поглощения пищи…

На мгновение на фоне вылизанных кафельных стен встали дымные призраки Первой Столовки, но я был быстро возвращён с небес на землю бесцветно-вежливым голосом девушки на раздаче:

-Ваши карточки, пожалуйста.

Бонита зашарился по карманам и шлёпнул на стойку два закатанных в ламинат серых прямоугольника. Я ещё раз тихо порадовался предусмотрительности химика…

-Ваш сектор ужинает в семь. Вы пришли слишком рано, – не купилась цепная мамзелька, вперяя в подранный Полев пиджак взгляд, каким мог обладать разве что рентгеновский аппарат. Поразмыслив, она достала журнал, что-то туда сосредоточено вписала и подтолкнула амбарную книгу ко мне, – распишитесь, что пришли в 18-52. Я сейчас накрою. И чтобы завтра явились ровно по гудку! Голодные сироты, блин… Всем дай вперёд очереди…

Мы послушно расписались: я за какого-то Франца Штарка, а наш химик – за Шелдона Смита. После чего, опять начав тихо прихихикивать, Поль крупными буквами написал рядом: «Йа креветко!» – и, закрыв журнал, засунул его обратно под стойку. И этот человек уверял меня в том, что все нулевики психи?.. В таком случае, Бонита – нулевик.

Вернувшаяся столовская девица принесла нам по блюдцу свекольного салата с майонезом, рис с котлетами, чай в симпатичных бледно-голубых чашечках с цветками ландыша, и невероятно умилившие меня творожные сырки «Винни-Пух». Поль накинулся на варёный бурак так, будто его неделю морили голодом. Я же ел неспешно, тихо кайфуя и наслаждаясь ставшим редкостью спокойствием. В принципе, ничего плохого про местную бурдохлёбку сказать не могу.