Нона из Девятого дома

– Нона, остановись. Нона, поговори со мной, – говорил Паламед в чужом теле, и это было уже слишком. Ноне пришлось уйти.

Она откинула брезент – грузовик позади них снова посигналил – и нащупала рукой борт грузовика. Лезть с рапирой в руке было сложно, ей нужны были обе руки, и она с размаху воткнула рапиру в бедро, убедившись, что она держится прочно. При этом она пробила полу рубашки и смутно порадовалась, что это чужая рубашка, а не ее футболка из рыбной лавки. Но времени думать о своей любви к футболке не было, она залезла на крышу грузовика и стояла там на горячем сыром ветру, пока грузовик мчался по улице, время от времени рыская, и она видела все.

С неба падал дождь из странных сгустков в форме слез. Они яростно кружились в воздухе, падали на здания, на дороги, на крыши машин, сползали вниз, оставляя за собой густую серую слизь. Внутри подрагивающих сгустков – грузовик ехал слишком быстро – Нона разглядела толстые стручки, похожие на миниатюрные коконы, которые вьют гусеницы, прежде чем стать бабочками. Стручки и слизь были прозрачными и дымились, а внутри них виднелось нечто, непонятно дрожащее. Из некоторых стручков уже торчали крылья, дергались и гнулись.

Нона посмотрела на грузовик впереди, ехавший примерно на дистанции корпуса, и на грузовик позади, на той же дистанции. Прошла вперед и встала на крышу кабины. Сделала пару шагов, прыгнула и пролетела все расстояние до следующего грузовика. У нее заболели ноги – а на тонком металле крыши осталась вмятина. Она посмотрела в небо и проревела:

– Ты же сказал, что не сделаешь ничего странного!

Нона вынула из себя рапиру и чуть не заплакала от ярости. Она положила обе руки на рукоять. Она не знала, как держать оружие, и ей было все равно.

Она могла видеть широкую главную улицу с рыбными лавками с одной стороны и гавань вдалеке. Ей захотелось увидеть что-то знакомое, и она перевела взгляд куда-то в сторону Здания, ее дома, маленького серого кубика среди других серых кубиков. Грузовик внезапно свернул налево. На дороге остались только грузовики, но большие дергающиеся стручки расползлись по асфальту, и грузовикам приходилось объезжать их. Нона огляделась вокруг, пока стручки продолжали валиться с неба, как огромные и страшные капли дождя, со стуком падали на крыши, на дорогу или мягко опускались в далекий океан. Она слышала крики, звон битого стекла, плач и сирену – все разом.

Нона обернулась. На грузовике, с которого она спрыгнула, теперь кто-то стоял – там, где только что стояла она, на крыше кабины. Это была капитан, в старых рваных брюках и старой тонкой рубашке.

– Лови его, – сказала она, – лови. Лови. Он убегает.

– Я не могу, – сказала Нона, – я ничего не могу сделать. Я не хочу ничего делать.

Капитан коротко застонала.

– Все зря – ты просила о помощи. И все зря. Только боль. Ты просила. Ты получила кровь за кровь.

Нона, умирая от горя, крикнула:

– Нет! Мне нравится это место.

– Нравится? – произнесли губы капитана.

– Да. Нет. Да. Я не знаю, что это значит. Я произношу это и не знаю, что это значит. Я вообще когда-то знала, что это значит?

– Зеленая тварь, – сказала капитан, – зеленая, дышащая. Огромный призрак. Пьющий. Преобразившийся. Что ты теперь будешь есть? Куда отправится твое тело? Что он сделал с тобой, что ты стала такой? Ты пожираешь сама себя. Я жру кости немертвых.

Это была правда. Капитан выглядела так, будто она умирала на глазах Ноны. Нона торопливо закричала:

– Не надо! Прекрати! Я не могу прекратить, но ты можешь! Перестань причинять ей боль! Она не знает, что ты делаешь!

– Ты просишь о милосердии? – спросила капитан.

– Да, о милосердии…

– Я пересекаю Вселенную, – сказала капитан. – Я отравляю ее, чтобы она страдала вместе со мной.

– Да, – согласилась Нона, – но… но перестань причинять боль капитану.

Она лихорадочно порылась в памяти в поисках подходящей фразы и снова вспомнила Кэм.

– Ты переигрываешь. Тебе хватит и пяти.

– За восемь тысяч нечестивых тел я остановлюсь, – сказала капитан.

– Нет, остановись прямо сейчас.

– Они замышляют собственную месть. Их правосудие – не мое правосудие. Их вода – не моя вода. Я хочу помочь, а меня выставили на посмешище. Опасность грозит тебе, а ты даже не знаешь. Они выходят из своей башни, где соль. В нижней части башни есть дыра. Я выдерну им зубы. Я освобожу это место для тебя.

– Табаско никогда не делала ничего плохого, – сказала Нора, – или Красавчик Руби, или Утророжденный, или Кевин, или Чести. – Тут она вынуждена была изменить свои слова: – Чести не понимает, что поступает плохо. Камилла и Паламед никогда не делали ничего плохого. Пирра говорит, что она совершила много ошибок, но, по крайней мере, она их признает. А капитан нам не нравится, но нам ее жаль. Перестань причинять боль капитану, не надо. – И Нона вдруг поймала себя на следующих словах: – Я готова умереть. Правда.

– Ничто на самом деле не готово умереть, – возразила капитан.