– Ликторы могут, – сказал Паламед, – или, по крайней мере, они так думают. На самом деле они просто превратились в полуживых каннибалов. Мне кажется, что истинное ликторство – это взаимная смерть… гравитационная сингулярность, создающая нечто новое. Большой лизис, а не малый лизис мегатеоремы. Господи, Нона, что я несу… ненавижу быть таким.
Нона подошла, чтобы обнять его. Она обняла его так, как обняла бы Камилла, единственное, что она умела по-настоящему, и он немедленно расслабился. Положил голову ей на плечо и глубоко вдохнул через нос.
– Помнишь девушку из эфира? Не поразительно красивого и явно мертвого человека с модной прической?
– Рыжую. – Это было легко.
– Это другое тело, которое может быть твоим, – пояснил Паламед, – ее настоящее имя – Гидеон Нав, и нам нужно доставить тебя к этому телу, если получится. Духовная гравитация сделает все остальное.
Это было ужасно.
– Но я не хочу быть рыжей, – сказала Нона. – Я не воспринимаю себя рыжей. И я не хочу быть некромантом. Или принцессой. Паламед… я… зомби?
Паламед взял ее за плечи и посмотрел на нее.
– Ты родилась в Девяти домах, Нона. И я, и Камилла, и Пирра. Мы все зомби в понимании местных. Я родился со способностями, так что я настоящий зомби, волшебник. Камилла и Пирра, у которых способностей нет, были теми, кого они называют приспешниками…
Ей стало больно.
– Неудивительно, что Табаско выгнала меня из банды. – Глаза снова зачесались от слез.
– Табаско – очень молоденькая девочка, которая терзала свои нервы столько времени, что у нее их больше вообще нет, – резко сказал Паламед, – в какой-то момент она пожалеет о своем поступке.
Губы Ноны задрожали, и она с трудом сглотнула. Паламед осторожно сел и поморщился, а она впервые посмотрела на его руки: на массивные черные наручники, мигающие электронным красным светом.
– Взрывные наручники, – пояснил он, – когда Ценой страданий увидела, как мы с Камиллой вытаскиваем пулю из твоей головы… а я не мог тебя бросить… она пришла к своим собственным выводам и тем выводам, которые ей подсунула Корона. Они очень заняты с тех пор, как мы вернулись, поэтому они хотят, чтобы мы оставались на месте.
– Ненавижу, когда меня ограничивают, – возмутилась Нона.
– Насколько я понимаю, Гидеон тоже.
Тут Паламед стал очень серьезным, и лицо его напряглось, как будто он собирался что-то сказать, и в дверь постучали. Он быстро сказал:
– Скажи Кэм, что нам с ней нужно поговорить как можно скорее. Я вернусь к тебе, ты не умрешь на наших глазах. Боюсь, я немногих смог спасти в своей жизни, но тебя спасти твердо намерен.
Нона не хотела лгать Паламеду, поэтому и обрадовалась тому, что глаза посветлели до ясного, стеклянно-серого цвета, означавшего Камиллу. Та несколько раз моргнула, чтобы сориентироваться. В дверь постучали еще раз, и Нона машинально сказала:
– Войдите.
Дверь открылась, и вошел некто: элегантный человек средних лет с сумрачными глазами. Без маски, очков и капюшона. Волосы были собраны в аккуратный узел и обернуты коротким шарфом в синюю полоску. В одной руке у человека был чемоданчик, а в другой она ловко удерживала две бутылки воды. Женщина села в то кресло, где обычно сидела Ценой страданий, и принялась вынимать из чемоданчика разные вещи – бумаги, планшет, что-то электронное, ручки. Когда она вопросительно наклонила голову в сторону Ноны, та вздрогнула, вдруг поняв, что это Ценой страданий – Ценой страданий без маски, с обнаженным лицом, впервые за все время, что Нона ее видела.
– Я тебя удивляю, Нона? – очень вежливо спросила она. – Мне кажется, мы на той стадии, когда пора отказаться от маскировки ячейки. Это полезно, но до определенного предела. Не думаю, что тебя так уж мучает вид моего лица.
– Зачем меня связали? – требовательно спросила Нона. – Зачем надели наручники на Камиллу? Почему в нас стреляли? Где Ангел? Вы нашли Пирру?
– Комедия ошибок. Приношу свои извинения, – ответила Ценой страданий. Нона заметила, что отблески света на ее волосах придали им приятный каштановый цвет, как у лоснящейся мышиной шкурки. Вероятно, она была немного старше Пирры. Черты лица у нее были резкие, нос – аристократический, с горбинкой, а тонкие линии морщин проступали даже под слоем пудры. Будь Нона в менее гадком настроении, она бы решила, что Ценой страданий симпатичная, но сейчас ей ничего не казалось симпатичным.
– Понимаю, что ограничения могут показаться несправедливыми, – добавила Ценой страданий, – пожалуйста, имей в виду, что ты очень сильно потрясла моих людей, а также ты – самое страшное существо, которое я видела за свою жизнь, так что это не должно стать сюрпризом.
Нона засомневалась.
– Я, наверное, извиняюсь. Только не похоже, чтобы ты жалела, что связала меня и Камиллу.