Нонкина любовь

Дожидаясь ее, Петр беспокоился, нервничал, слонялся по дому. Его все раздражало, ужин не нравился, он ссорился с матерью из-за пустяков. Наконец поднимался к себе и ложился, не раздеваясь. Только что затопленная печь приятно гудела. В теплом воздухе пахло сырыми дровами, айвой и зрелыми яблоками, уложенными с осени в ларь. Ветер выл за окном, тихо и скорбно. Когда Нонка бывала дома, тихий, заунывный стон ветра звучал нежной колыбельной песней, а теперь он будил в душе тревожные, мучительные мысли. В этой тихой, уютной комнате, среди Нонкиных вещей чувство одиночества охватывало Петра все сильнее и сильнее. Он пробовал читать газету или книгу, но скоро это ему надоедало. Долго не мог заснуть, наконец его одолевал тяжелый сон, но вскоре он опять просыпался, забыв, что Нонки нет, протягивал руку и нащупывал пустое место на кровати. «Где же она? — спрашивал себя Петр, вдыхая сладостный аромат ее тела, исходящий от простынь. — К черту ферму, я хочу, чтобы жена была со мной!»

Еще в первые дни их связи он решил забрать Нонку с фермы, но, видя, как она увлечена работой, не решался огорчить ее. Петр был уверен, что она не послушается, а только охладеет к нему из-за этого.

Теперь, когда они уже поженились, в его власти было принудить ее бросить ферму. Он это сделал бы сразу после свадьбы, если б не партийная организация и совет правления. Все были очень довольны Нонкиной работой. Ее уважали, хвалили, ставили в пример другим. Петр знал, что, если он запретит Нонке работать, руководство кооператива воспротивится и не простит ему этого поступка. Он не хотел, чтобы поднимался шум, не хотел ссориться ни с Марко Велковым, ни с партийным секретарем Иваном Гатевым. Марко Велков — мягкий и добродушный человек, но Ивана Гатева — упорного и твердого, как кремень, — трудно переупрямить. До того, как стать партийным секретарем, он сапожничал. Петр считал, что Гатев не знает и не любит землю, и часто пытался спорить с ним по разным вопросам. Но сам он был беспартийным, а другие бригадиры — партийцы, и никто из них не решался поддерживать его. В конце концов он оставался один против всех, и некоторые даже стали называть его контрой. Зная, что на него нападут все, а в особенности партийный секретарь, Петр стал уговаривать Нонку по собственному желанию уйти с фермы. Никто не сможет задержать ее там, если она скажет, что после замужества хочет остаться дома.

Еще задолго до свадьбы Нонка поняла по шутливым намекам Петра, что он не одобряет и не уважает ее работу на ферме. Она много раз собиралась, но все не находила повода потолковать с ним об этом серьезно. Потом их отношения стали такими напряженными и нервными, что у обоих не было ни времени, ни желания говорить о посторонних вещах. После свадьбы Нонка сразу почувствовала, что Петру и его матери неприятны ее отлучки из дому, но она не ожидала, что они так скоро начнут ее этим попрекать. Она решила упорно настаивать на своем и сразу дать им понять, что не только не хочет, но и не может оставить работу, с которой сжилась за столько лет.

В то время как свекровь делала ей неприятные, но сдержанные намеки, что не плохо, мол, было бы сидеть ей дома, Петр изо дня в день становился все настойчивее и настойчивее. Вечером, вместо того чтобы, спокойно уснув, отдохнуть после любовных ласк, они допоздна разговаривали и спорили. Петр был резок и суров. Его раздражало Нонкино упорство, но он все еще надеялся, что она образумится и послушается его совета. Он скрывал от стариков, что принуждает Нонку оставить ферму, боясь, что отец встанет на ее сторону и помешает его планам. Однако мать видела, что происходит в его душе, и осторожно, но упорно бередила рану. Она все еще не могла простить Нонке, что та вошла в их дом против ее воли и навязалась ее сыну, обесчещенная и поруганная. Несмотря на свою ненависть к снохе, она, вместо того чтобы услать ее подальше, хотела видеть ее каждый день и каждый час — держать в руках. «Плоха ли, хороша ли — раз уж пришла в дом, выгнать нельзя, — думала со злобой старуха. — Лишь бы не закрутила хвостом — ведь только и смотрит, как бы из дому улизнуть. Осрамит она, чего доброго, и мужа, и всю семью».

Однажды Нонка запоздала. Ждали ее, поужинали и опять стали ждать, но она не пришла. Петр нервно перелистывал свои бригадирские записи и прислушивался, не раздадутся ли шаги во дворе. Наконец он встал и поднялся к себе. Немного погодя к нему вошла мать.

— Ты бы сходил за женой. Наверно, она не решается вернуться одна в такую пору, — сказала старуха, стеля ему постель.

— Никуда я в такой холод не пойду! — прорычал Петр. — Пускай остается там, кто ее заставлял так задерживаться.

— Да это так, сынок, так, но… Ох, просто и не знаю, что тебе сказать. Скажешь — плохо, промолчишь — тоже плохо. Я уже совсем ослабела, пора и мне посидеть на лавке, как подобает свекрови. Но, видно, не суждено мне дождаться помощи. Она, спору нет, работящая — все так и горит у нее в руках, но вот, работает на чужих.

Петр молчал.