Нора

Из кухни по-королевски выплыла Хозяйка, и галдеж немедленно стих. С Хозяйкой не шутили. На столик, стоявший у микрофона, она поставила большую чашку чая, отплыла в угол и заняла место. Зал осторожно зашептался: обычно, приготовив плацдарм для концерта, Хозяйка исчезала в своей мастерской. Ее присутствие среди публики означало, что автор ей если и не нравится, тo по меньшей мере интересен.

Вот вышел к микрофону Хозяин, витязь в джинсовой шкуре, и громогласно объявил расписание ближайших встреч, не забыв поздравить всех сидящих в зале дам с их Международным Днем. До Володиного сознания долетали отдельные слова: в условиях жаркого климата… не нуждаясь в импорте эталонов… культурный уровень… наш дорогой Алан (или Анри)… серия выступлений… фестиваль… конкурс… слет… общеизраильский… международный… межпланетный. От нечего делать он загляделся на соседку слева, пытаясь решить, тридцать пять ей лет или пятьдесят. Когда она поймала его взгляд и приветливо улыбнулась, он смутился и тут же перевел глаза на импровизированную сцену, и вовремя: путаясь в проводах и производя характерные шумы в микрофонах, на нее наконец-то выполз герой дня. Им и был тот самый молодой человек в очках, что недавно загораживал проход.

Левое ухо Володи обожгли горячим женским дыханием и прошептали: «Слушай, немедленно перестань смущаться, это у тебя слишком прелестно выходит!» Блондинка улыбалась ему так по-свойски, что всерьез воспринимать ее слова было невозможно, и все-таки… «Ладно, на меня насмотришься в перерыве», продолжила она, «давай его послушаем. Он всегда в начале сбивается и говорит глупости, но песни пишет хорошие». Красный, как пластмассовая табуретка, Володя заставил себя на время отключиться и настроился на барда.

Бард две минуты кашлял, три минуты извинялся и пять минут благодарил. Потом взял, наконец, гитару и ударил по струнам. Получился какой-то странный, нo не совсем диссонансный, аккорд.

— Песня называется «Бригитта», — объявил молодой человек. — Я и сам не знаю, о чем она.

         Дамы и кавалеры, прячьтесь в своих усадьбах.
         Час наступил не помнить о грабежах и свадьбах.
         Я разглядел, как в поле, стоя по пояс в жиже,
         косит траву Бригитта, с каждой минутой ближе.
         Вроде с лица старуха, только движенья цепки:
         ей не потребна жучка для извлеченья репки.
         То ли идет не дрогнув, как балерина, ловко,
         то ли стоит и город тянет к себе бечевкой.

Половина зала подпевала — очевидно, песня была не в новинку. Кое-кто слушал рассеянно. Две девицы в заднем ряду перешептывались и хихикали. Блондинка слушала, ловя каждое слово, впившись в исполнителя огромными зелеными глазами. Мужчина слева от нее спал, уронив голову на грудь.

         Следом шагает мальчик в строгом мужском наряде,
         с галстуком и звездою, как звеньевой в отряде.
         В правой лопатку держит, в левой лукошко носит.
         Всюду-то он засеет, там, где она покосит.

Володе вспомнилась «Калевала» и вечно юный Сампса Пеллервойнен, шагающий со своим лукошком по первобытной пустоши.

         В поле идет Бригитта, в городе будет к полдню.
         Я напишу на стенах все, что покамест помню.
         Не уносите ноги. Нечего ждать подмоги.
         Бросьте сигнал тревоги. Нет никакой тревоги.
         В поле идет Бригитта.

Зал принялся аплодировать. Володя, поддавшись стадному инстинкту, тоже сдвинул ладони, нo неожиданно блондинка стиснула его руку.

— К чему? Смотри: кто не слушал, тот и хлопает. А тебе зачем?

Он кивнул.

— Тебя как зовут?

— К-киршфельд… Володя.

Блондинка просияла.

— А я Магда. Вот мы и знакомы. Ш-ш-ш!

В перерыве она курила тонкую дамскую сигарету и слушала сбивчивый рассказ Володи о его жизни, учебе и Галине. Надиктовала ему свой номер телефона и велела звонить.

Во втором отделении ничего интересного не было.

6. Белый тезис

Спившийся виолончелист Феликс работал электриком на станции техобслуживания в каком-то пригороде. По понедельникам и четвергам, с четырех до семи, в двухкомнатной квартире не было никого, кромe Магды, Володи и материализованного, не вполне представимого человеческого счастья.