Нора

Сколько было нас? Сто, сто пятьдесят человек? Пусть не врут ученые, что не могло хватить на всех места. Вместилось бы гораздо больше. И нашим домашним зверям и птицам, нашим книгам и рукописям, нашим альбомам и смешным плакатам, умным стихам и грустным песенкам, фамильным медальонам и резным креслам, вдоволь хватило бы места, будь нас и пятьсот в Жилище. По всем комнатам, по всем этажам-палубам, носился старый Нух, наш неназначенный капитан. Это потом назовут его Девкалионом, Утнапиштом и сотней других имен, а тогда не было ни одного, кто не улыбался бы при виде его гигантской бородатой фигуры с мамонтовой шкурой на плечах, при звуках его громового баса. Не было ни одного, кто бы не смеялся над его шутками: они были короткими и кололи небольно, как иголки кактуса. Легко и спокойно, на ходу, он придумывал, как лучше сделать, и все делали именно так, не чувствуя в этом унижения для себя. Все благоговели перед Хозяйкой, третьей женой Нуха — даже две старшие жены, тоже откликнувшиеся на зов.

Работы было невпроворот. Готовить, стирать, подметать, убирать, ухаживать за зверьем. Петь. Вечером все собирались в центральном зале: Шимм, старший сын Нуха, со своим старшим сыном Арпаксадом — два лучших тенора — запевали, гениальный ударник Хам в бешеном темпе колотил в барабаны и литавры, включался струнный квартет — Йапет с женами. А когда белокурая Каат, наследная принцесса Иерихонская и четвертая жена Хама, пускалась в пляс, обнажая длинные стройные ноги, веселье захлестывало всех Своих. Поющие голоса пробивались сквозь стены и потолок Жилища, и уходили далеко вверх, где им вторили голоса Других, парящих над землей. Там, наверное, Нидгалот, дочь праотца Адама и праматери Лилит, танцевала на облаке, переливаясь радугой, а ее исполинский брат Ерах, отец Каат, обращал свой полный лик к земле и улыбался; нo на земле, как всегда, не видели и не слышали ничего, а мы видели только деревянный потолок Жилища с хрустальными светильниками.

Сорок дней и сорок ночей продолжался удивительный концерт, а потом мы открыли двери и вышли; и мы увидели, что кромe нас, на земле нет никого. Утонули ли Чужие? Мы не знали; было бы очень жалко. Может, они просто ушли? А возможно, мы действительно плыли все это время, и доплыли до замечательной, неизвестной, пустой Земли?

Позже мы увидели радугу, и из-за облаков спустились Другие. Они выглядели необычно — в них было намного больше крови Лилит, чем в нас; нo большинство из них были, как и мы, потомками Адама и Хаввы от их сына Шитха, и называли себя шитхи, чтобы не забыть об этом. Разноцветные, разномастные, мерцающие, иногда почти невидимые — они тоже сияли радостью, потому что мир стал светлее. Мы спросили их, куда девались Чужие, нo они не знали ответа — им не было видно сквозь завесу туч.

Год спустя мы встретили Каина. Он был дик и одинок, как всегда, и речь его была непонятна. Мы забыли позвать его в Жилище, а летать он не умел. Так мы и не поняли, как он попал сюда, в чистый мир. Скорее всего, он приплыл сам — он был хорошим пловцом. Мы пригласили его к костру и накормили вкусной едой. Белокурая Каат плясала для него, а мы спели ему те волшебные песни, которыми жили сорок дней. Каин подпевал нам — значит, наверное, не сердился.

Занавес

Разбуди меня у шестого вокзала,
кондуктор с зелеными глазами,
я выйду покурить — и не вернусь.
Там ангел Петров и слесарь Васильев
пьют портвейн из чаши Грааля —
в лицах их прозрение и грусть.
Я выйду покурить — и не вернусь.

Кондуктор, я только что из плена:
я беглец из другой вселенной —
я люблю прокладывать мосты.
Останься со мной, Марина — Елена —
Татьяна — Вивианна — Геенна —
может, лучше перейти на «ты»?
…Я так люблю прокладывать мосты.

Но ты, с мечтой о непостижимом,
смотришь с улыбкой на пассажира:
глядишь — ни общих дел, ни общих лет.
А если б мы брали с тобою Зимний —
стала б наша любовь взаимней?
…Стала бы? Я думаю, что нет…
Глядишь — ни общих дел, ни общих лет.

Разбуди меня у шестого вокзала,
кондуктор с зелеными глазами,
я выйду покурить — и не вернусь.

Конец второй тетради

Тетрадь третья

1. Грубая динамика событий

— Часы у тебя, Марек, отстают.

— Часы, Александр-бань, ни при чем; просто время такое.