Нора

— Подождите! — Я вспомнил наш старый разговор с Росси. — Я бы с удовольствием, вы меня оба убедили, но…

— Что «но»? — спросил Марек настороженно.

— У меня написано, что Вы с Норой больше не встретитесь. До конца времен.

Марек зарычал, обнажая длинные белые клыки.

— Тогда объявите, что конец времен настал.

9. Сурт едет с юга

Израиль — страна невеликая. Сто первый километр от Тель-Авива — уже либо Хайфа, либо Ашдод. Сто первый километр от Иерусалима — уже либо Тель-Авив, либо Беэр-Шева. В ширину вообще почти нигде ста километров не наберется, а в длину всего шестьсот. Не будь города Эйлата на самом юге пустыни, на берегу Красного моря, не знал бы никто здесь, что это такое — сто километров, и никого вокруг. Но Господь сотворил Эйлат, а офицер запаса Куши Риммон выстроил свой постоялый двор, отмерив от Эйлата сто один километр на север. Не трактир, не кабак, не отель — несколько бревенчатых (в пустыне-то!) домов, кому надо — переночует; живой уголок, кафе и автозаправка. Приезжал известный скульптор, наваял удивительные статуи из железного утиля: мусор мусором, а поглядишь — вот кот лежит, вот лис бежит, вот корова, а вот и динозавр. И над всем этим — большая вывеска на иврите: Сто первый километр.

Фирма «Палтек Майкросистемз» в полном составе возвращалась из Эйлата, где провела трехдневный коллективный отпуск в честь весеннего праздника — годовщины исхода евреев из рабства египетского. Красное море не расступилось, хотя Моше Шрайбер, тезка древнего Моисея и генеральный директор фирмы, махал над ним импровизированным жезлом из коряги. Володе было удивительно смотреть на суровое электронно-деловое начальство, резвящееся в плавках и купальниках на морском берегу. Может, контраст был бы меньше, если бы они говорили по- русски.

В те дни он поймал себя на том, что подсознательно удивляется не тому, как коренные израильтяне проводят досуг (а как? Точно так же, как и все), а тому, что они вообще его как-то проводят. Может, это тo же странное ощущение, которое он испытал в десятом классе, случайно увидев классную руководительницу Веру Петровну в объятиях директора школы, Дмитрия Ивановича Шалабуды.

— Несоответствие ролей? — спросил понятливый Руэл, когда Володя смог передать ему это ощущение.

— Может быть, — ответил Володя, довольный, что понял ивритское слово «роль» («несоответствие» постоянно происходило на работе — между дисководами и сетевыми карточками, между дисплеем и принтером, между наличием компьютеров и нормальной деятельностью фирмы).

— Мне тоже кажется, что знакомство с новой культурой — как знакомство с новым человеком, — сказал Руэл. — Только надо поверить, что знакомишься не с обезьяной какой-нибудь, а с таким же человеком, как ты, только другим немножко.

Генеральный директор Моше Шрайбер, заметив Руэла с Володей, сразу поменял выражение своего лица с отдыхающего на отеческое, хлопнул Володю по спине и спросил: «ВладиМИР» (непременно — с ударением на последнем слоге!), «как, ты хорошо абсорбируешься?». Володя с трудом поборол желание ответить, что он не абсорбируется (словечко придумали!), а просто живет, но, естественно, ответил «спасибо, хорошо». Удовлетворенный Моше обратил взор на Руэла. Теперь из выражения лица следовало, что Моше ему, конечно, не отец родной, но, как минимум, старший брат и боевой соратник. «РУэл» (на этот раз — с ударением на первом), «ВладиМИР тебе не мешает работать?». Это означало, что Руэл имеет официальный шанс сделать Володе комплимент. Руэл им воспользовался: «он — мужик, что надо, на все сто!». Слова жаргонные, пахнут порохом стрельбищ и танковым горючим; такие слова на курсах для вновьприбывших не изучают. В них — сила. Моше они понравились. «Честь и хвала вам обоим!», сказал он, улыбнулся и пошел дальше.

— Теперь ты понимаешь, почему бывает трудно знакомиться? — спросил Володя шепотом.

Он не был уверен, что Руэл поймет. Но тот кивнул.

Сто первый километр. Первый привал на долгом пути из Эйлата в Йокнеам, на север. Два автобуса, арендованные фирмой, отдыхают у ворот. Девушки пользуются удобствами. Желающим предоставляется обед (желающих где-то треть). Прочие гуляют, рассматривая скульптуры из металлолома и живой уголок. В живом уголке — достопримечательность мирового уровня: красная корова, первая за две тысячи лет. Ее показывали по всем телепрограммам: еврейская традиция утверждает, что рождение красной коровы предвещает приход Спасителя и конец света (религиозные евреи ждут — не дождутся конца света; он — счастливый конец). Володя взглянул краем глаза: корова как корова.

Вернувшиеся с прогулки инженеры сидели в кафе-беседке и обсуждали мировые проблемы. С красной коровы перешли на другие глобальные явления, все, как одно, указывающие на близкое светопреставление.

— А вы читали Фрэнсиса Фукуяму? — спросил рыжий электронщик Ярон.

— Я читаю только двоичный код, — ответил микропрограммист Давид. (Хохот за столом).

— Я серьезно. Это такой историк, он говорит, что в нашем поколении история кончается.

Гила из отдела кадров хмыкнула: