Нора

Кстати. А чем он питается? Где берет одежду, обувь? На что живет? Я хотела задать ему все эти вопросы, но не решилась. Тут он пару раз хлопнул в ладоши и сказал: «Ну что ж, в путь! К реке! Я тебя провожу в ознаменование нашей новой дружбы. Река тут у нас замечательная. Заодно покажешь мне нору, в которую ты провалилась. Хочу увидеть ее своими глазами. Знаешь, это на самом деле опасно, — может, нам надо ее засыпать. Что будет, если в нее упадет какой-нибудь ребенок? Ему ведь оттуда не выбраться. Погоди, я только сполосну лицо!» У входа в сарай стояла раковина. Мужчина открыл кран, набрал в ладони воды, плеснул в лицо. После этого утерся какой-то тряпочкой, висевшей над раковиной. «Умываться надо часто… А то весь липкий становишься. Это колодезная вода, ее накачивает сюда насос. Хорошая холодная вода. И кстати, вкусная. Правда, санинспекцию она не прошла, но кого это волнует — пью ее только я. Но я с самого начала не собирался жить долго. А тебе лучше не пробовать. Или все-таки хочешь глоточек? Хе-хе. Да шучу я, шучу. Зачем тебе эта вода? Ты же можешь все, что хочешь, купить в магазине. А вода у тебя и в кране питьевая. Ну, все. Теперь мы готовы. В путь! Где эта нора?» — «У реки, по дороге к комбини». Едва я это сказала, он ринулся вперед, будто боялся потерять время. Я с трудом поспевала за ним. Мы шли мимо соседнего участка. В доме семьи Сэра занавески на окнах были задернуты. «Слушай, а как тебе удалось выбраться из этой норы? Она была глубокая? Ты знаешь, что чем глубже нора, тем она прохладнее. А зимой, наоборот, теплее. Видела бы ты этого зверюгу, когда он копает! Грязь летит во все стороны. Очень зрелищно! Тебе все-таки повезло. Бывают такие глубокие норы, что оттуда выбираются только на тот свет». — «А как он сам выбирается?» — «Со стороны это выглядит смешно: он весь извивается и как бы вывинчивается из норы попой вверх, упираясь лапами в одну стенку, а хребтом — в противоположную… Погоди-ка, ты что, тоже так из норы вылезла?!» Я покачала головой.

Мы выбрались по узкому проходу из-за дома и пошли на ту сторону участка, где дедушка до сих пор поливал палисадник. Он увидел нас и застыл, открыв рот. Я была уверена, что он смотрит не на меня, а на моего спутника. Дедушка не сказал ни слова. Тень от шляпы скрывала его глаза, но было видно, что он не улыбается как обычно. Шланг в его руке повис, вода выплескивалась на резиновые сапоги. Мужчина махнул дедушке рукой. Тот в ответ потряс кончиком шланга. Дедушка реагирует! Значит, они наверняка родственники. Этот мужчина наверняка брат моего мужа. Нужно ли просить дедушку не говорить никому, что он видел нас вместе? А если он расскажет свекрови? Будто не замечая моей нерешительности, деверь заговорил: «Цикады в этом году как с цепи сорвались. Ужас». Стоило ему это сказать, и в тот же момент, будто по заказу, вокруг нас со всех сторон зазвенели с утроенной силой бурые цикады. «У меня в сарайчике все отлично слышно. Весь этот звон и трескотню. Иногда мне начинает казаться, что я сам превратился в цикаду». Деверь зашагал к калитке. Я посмотрела на дедушку. Он стоял с опущенным шлангом посреди палисадника — какой-то подавленный, похожий на тень. Из шланга продолжала литься вода. «Невестушка, а у тебя не звенит еще в ушах от цикад?» — «Они громко звенят, но я думала, что здесь всегда так…» Деверь хрюкнул от смеха: «Х-ха, ты, небось, думала, в этой глуши иначе и быть не может, да? Но поверь мне, нынешнее лето для них особенное». Я уже пожалела, что не взяла зонтик от солнца или хотя бы панаму. На улице было безлюдно, на участках у домов тоже никого. Как если бы существовал какой-то негласный закон, запрещающий выходить наружу при свете дня. А может, и правда есть такой закон, как знать. Или здесь просто никто не живет? Только я, мой деверь, дедушка и цикады. «…Он как-то не сошелся с местными. Да и вообще, насколько я понимаю, ему никто не нужен. Все время сам по себе. Натурально одинокий волк. Хоть он и не волк на самом деле». Деверь продолжал говорить. Иногда цикады заглушали его голос, но общий смысл сказанного я улавливала.