В воскресенье Айна сообщила Норе, что Маргарет написала ей – предложила оплачивать дополнительные занятия латынью по выходным, и пусть Айна сдаст просто минимум, чтобы не отвлекаться от других предметов. Нора не знала, стоит ли возмутиться из-за того, что Маргарет не посоветовалась с нею – сперва или вообще. Похоже, та полностью взяла под свою опеку образование Айны. Но Нора решила, что лучше не забивать этим голову. Она ответила Айне, что согласна с Маргарет – пусть подучит латынь.
В тот день она несколько часов наблюдала за мальчиками, которые при сестрах преобразились. Конор ходил за девушками из комнаты в комнату, а когда его выставили из спальни, спустился узнать, когда Фиона уезжает в Дублин, а Айна вернется в школу. Затем он уселся на верху лестницы и ждал там, пока сестры не смилостивились и не впустили его в спальню.
Донал купил фотопленку и всех заставил позировать. Вспышка срабатывала через раз, но он не унывал. С камерой на шее Донал выглядел бодрее и оживленней обычного.
День продолжался, и Нора постепенно поняла, что никому особо не нужна. Она мысленно улыбнулась, подумав, что если бы улизнула из дома и пошла гулять, никто бы и не заметил. На нее обратили внимание, только когда пришла Уна и дочери собрались внизу.
– Здорово, что ты сделала прическу перед работой, – оценила Айна.
– Я тоже хотела сказать, что классная, но слишком уж была в шоке, – подхватила Фиона.
– Девчонки, доживите до наших лет – и будете знать о волосах все, – сказала Уна.
– Ты устраиваешься в контору на полный день? – спросила Айна.
Нора кивнула.
– А что будут делать мальчики, пока ты на работе?
– К шести я буду дома.
– Но они-то приходят в полчетвертого или в четыре.
– Станут заниматься уроками.
– Или устроим уборку, – сказал Конор.
– Ну, нашу комнату убирать незачем, – ответила Айна.
– А мы уберем, мы все перевернем вверх дном и найдем все письма ваших дружков.
– Мам, не пускай его в нашу комнату, – попросила Айна.
– Конор – воплощение свободы, – ответила Нора.
– Что такое “воплощение свободы”? – спросил Конор.
– То, что ты пронырливый мелкий нахал, – сказала Фиона.
– Нет, серьезно, – не унималась Айна, – разве не лучше им зайти к кому-нибудь и дождаться тебя?
– Я н-никуда не пойду, – заявил Донал.
– А если что-то будет не так, Донал за Конором присмотрит, – сказала Нора. – И я буду приходить домой на обед в середине дня.
– Кто же будет этот обед готовить?
– Я, накануне вечером, а Донал сварит картошку, как вернется из школы.
Она вдруг ощутила себя подозреваемой на допросе и подумала, не сменить ли тему. Все пятеро, похоже, теперь относились к ней настороженно, как будто она устроилась в контору Гибни, чтобы уклониться от по-настоящему важных обязанностей. Никто из детей не знал, как мало у них денег, и она понятия не имела, что Кэтрин наговорила Уне. Поскольку машина стояла у палисадника, а в доме не наблюдалось признаков нищеты, никто из них не понимал, до чего все зыбко, несмотря на продажу дома в Куше, и что машину тоже придется продать, если Нора не устроится на службу, а после настанет время обдумать и переезд в дом поменьше.
– Почему не уехать в Дублин, не поискать работу там? – спросила Айна.
– Какую, например?
– Не знаю. В конторе.
– Я не хочу в Дублин, – сказал Конор. – Терпеть не могу дублинцев.
– А чем они провинились? – осведомилась Уна.
– Они как миссис Батлер из “Толка Роу”, – ответил Конор, – или миссис Фини, или Джек Нолан, или Пегги Нолан. Одна болтовня.
– Тебя мы можем оставить здесь, чтобы не пропустил ни серии, – сказала Фиона.
– А женщина эта, Пресвятое Сердце, так и заведует конторой? – спросила Уна. – Как ее звать?
– Фрэнси Кавана, – ответила Нора.
– Помнишь Бреду Доббс? – спросила Уна. – Так вот ее дочь работала в этой конторе. О господи, мне, наверно, не следует это рассказывать. Конор, если где-нибудь брякнешь, я лично откушу тебе оба уха.
– Конор – могила, можно доверить любой секрет, – сказала Фиона.
– Я ничего не скажу, – пообещал Конор.
– В общем, дочка Бреды ненавидела Пресвятое Сердце, а до замужества проработала там годы. И в последний день отомстила.
Уна умолкла.
– Что она сделала? – спросила Фиона.
– Вряд ли мне стоило начинать, – вздохнула Уна.
– Говори, – сказала Фиона.
– В общем, все тамошние знали одну особенность Пресвятого Сердца: она не уходит на обед. Работает день напролет и ничего не ест. Наверно, из-за этого она к четырем часам превращается в мегеру. И у нее была привычка вешать пальто в коридоре, где висит одежда остальных. Дочь Бреды так ее возненавидела, что целую неделю собирала собачье дерьмо, а потом как-то утром набила им оба кармана ее пальто, а в четыре спросила у Сердца, или как ее там, нельзя ли ей уйти на пятнадцать минут раньше, раз она работает последний день, и Сердце ответила, что ни в коем случае и пусть немедленно возвращается за стол. Тем вечером Пресвятое Сердце заработалась допоздна, и никто не видел, что было дальше. Может быть, она ничего не замечала, пока не сунула руки в карманы по дороге домой.
– А карманы были большие? – осведомился Конор.