Норд-Ост. Заложники на Дубровке

В оперативном штабе оживления на информационном фронте явно ожидали; исподволь начала распространяться информация о том, что на заложников оказывается сильное психологическое давление. Этого, однако, было мало, поскольку объективно на пропаганду террористов работали сообщения практически всех утренних газет страны. Жаждущие информации люди сметали подчистую все издания; к полудню во всей Москве было практически невозможно купить какую-нибудь газету. И тем страшнее было действие печатного слова.

Журналистами, как и всем обществом, владела боль и возмущение: как такое могло случиться?!

И эти чувства выплеснулись на страницы газет, нагнетая панику. "Московский комсомолец" на первой полосе поместил фотографии директора ФСБ Патрушева, министра внутренних дел Грызлова и начальника московского ГУВД Пронина с гневной подписью: "А ВЫ ГДЕ БЫЛИ?". Чуть ниже красовалась статья "Идущие по граблям": "Всякий желающий без труда может купить сегодня депутатский "трехцветный" номер на машину. Или — спецталон. Плати 10 тысяч и вози себе гексоген на здоровье: досмотреть тебя права никто не имеет. А то и вовсе — сто баксов в зубы инспектору — и езжай восвояси"[274]. Это искреннее возмущение было понятно: за прошедшие после распада СССР время правоохранительные органы действительно стремительно деградировали. Проблема заключалась в том, что об этих проблемах можно и нужно было говорить — кричать! — в мирное время; в условиях кризиса же это лишь внушало гражданам чувство полной незащищенности и способствовало нагнетанию паники.

Другая же статья в "МК" и вовсе практически дословно повторяла пропагандистские заготовки террористов: "Трагедия в Москве — это закономерный результат чеченской политики Кремля… За три года ничего не сделано для налаживания политического диалога внутри Чечни… Позиция "никаких переговоров с бандитами" похвальна. Но мировая практика показывает: врагов не выбирают. Договариваться надо с теми, кто есть. Как бы это ни было неприятно"[275].

Остальные газеты не отставали; после прочтения двух-трех хотелось кричать: "Долой войну в Чечне!" — или тихо удавиться. Что говорить, если даже правительственная "Российская газета" впоследствии получила замечание Минпечати — на первой полосе была помещена огромная фотография докторов Рошаля и Эль-Саида, выносящих из захваченного здания тело убитой женщины.

Своеобразный рекорд установила газета "Коммерсантъ", на первой полосе которой красовалось: "БОЕВИКИ ТРЕБУЮТ РЕШИТЬ ВОПРОС МИРНЫМ ПУТЕМ". Воспринимался этот заголовок однозначно: театральный центр на Дубровке захватили не террористы, а вполне вменяемые боевики; эти самые боевики хотят все решить миром, а вот российские власти…

Но и этот рекорд был побит. "Новые известия" в передовице высказали предположение, что отряд Бараева добирался до столицы с помощью "какой-нибудь" из российских спецслужб, призвали к немедленным переговорам с лидером террористов Масхадовым и под конец донесли до читателей мысль о принципиальном различии взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске в 1999 году и нынешним терактом на Дубровке: "Там (в 1999 году) последствия и цели были черными — война. А теперь — мир. Выбор за президентом"[276]. На такую откровенную протеррористическую пропаганду и столь явное оправдание чудовищного преступления не решилось больше ни одно издание.

Террористы, естественно, воспользовались реакцией прессы в полной мере; еще ночью они потребовали устроить митинги против войны в Чечне у оперативного штаба и на Красной площади — и вольно или невольно газеты подготовили почву для этих митингов.

Утром террористы форсировали ситуацию. Заложникам раздали отобранные было мобильники и сказали просить родных провести "антивоенный митинг". Подвергавшиеся в течение полутора суток усиленному психологическому прессингу люди, естественно, считали, что прекращение войны в Чечне было бы наилучшим выходом из создавшейся ситуации. "Конечно, основная масса была за "вывод войск", — вспоминала Татьяна Попова. — Это не пособничество террористам — это была попытка спасения своих жизней, жизней мальчишек, гибнущих на чеченском фронте, и жизней, не дай бог, новых заложников и жертв террора… В остальном же оказалось, что сравнительно небольшое количество людей с оружием в руках легко может напугать и подчинить себе большую массу народа. Умолять власти, чтобы не затевали штурм, — пожалуйста! Звонить родственникам, чтобы шли на Красную площадь и протестовали против войны в Чечне, — мы сделаем это! Постепенно теряя волю, люди были на все согласны, умом понимая, что все эти мольбы и звонки ни к чему не приведут"[277].