Норки!

— Забыл! — насмешливо воскликнула Мата. — Ничего он не забыл. Просто он такой же, как все мужчины, и ты тоже такой. Ты ведь считаешь, что единственное, на что годятся самки, это приносить каждый год по полдюжины щенков, — и все?

Мега огляделся и заметил, что кое-кто уже с любопытством косится в их сторону.

— Но Габбла не говорил, что небо упадет только на самцов, — защищался он. — Он сказал, что мы все умрем. Все — значит, и самки тоже.

— Верно, — согласилась Мата. — Тут ты прав. Но скажи, почему тогда все Старейшины — самцы?

Мега увидел, что в их сторону поворачивается все больше и больше любопытных глаз и ушей, и попытался отшутиться. Оттого, что она привлекала всеобщее внимание, настроение у него испортилось.

— Ты что, считаешь, что это очередной «мужской заговор»?

— Считаю ли я? — эхом отозвалась Мата и помрачнела. — Видать, даже мысль о том, что от нас, самок, может что-то зависеть, тебе не в привычку. Поверь, Мега, если бы всем здесь верховодили самки, многое, очень многое было бы по-другому.

Мега почти не слушал ее; он чувствовал, как вокруг них сгущается атмосфера всеобщей мрачной подозрительности, и готовился дать бой. Почему Мата говорит с ним об этом именно сейчас? Разве она не видит, как все на них уставились? Всего несколько минут назад он наслаждался чувством единения со своими сверстниками, но теперь привычное отчуждение снова вернулось, и все потому, что его ставят на одну доску с этой строптивой самочкой. Вместе с тем Мега не мог не

признать, что Дерзкая Мата была еще привлекательнее, чем Мата Спокойная. Ярко сверкающие глаза и решительное выражение мордочки делали ее особенно живой, в то время как остальные молодые норки напоминали собой просто тусклые тени, еле-еле ползущие по стене в лунную ночь.

Похоже, подумал Мега, ему пора научиться не поддаваться ее физическому обаянию. У него и без того достаточно пищи для размышлений.

— Жаль, что не самки заправляют делами в колонии. Тогда, по крайней мере, они научились бы держать рот на замке, — сердито бросил он и, повернувшись, потрусил в свою клетку.

Глава 4. ЖЕЛТАЯ ОПАСНОСТЬ

Лопух начинал всерьез опасаться, что их везению скоро придет конец. Только на днях Маргаритка вскользь упомянула о том, как удачно вышло, что их предыдущие походы к Филину не были омрачены появлением человека с его желтой собакой. Строго говоря, эти два существа вторгались в лес не так уж часто, и ворчать по этому поводу было бы, право, грешно. Все обитающие в Старом Лесу существа отдавали себе отчет в том, как им повезло, что в их лес приходит только этот, единственный человек, в то время как из других мест поступали страшные слухи о людях, которые отвоевывали себе все большее пространство. На своих бесконечных собраниях Сопричастные Попечители Леса довольно быстро пришли к заключению, что люди, по-видимому, мнят себя подлинным средоточием вселенной; с тех пор вопрос о человеческом эгоцентризме рассматривался на заседаниях десятка специальных подкомиссий, и множество резолюций, в которых осуждалось существующее положение вещей, было одобрено и принято подавляющим большинством голосов, но никто лапой о лапу не ударил, чтобы что-то изменить.

У Лопуха не было оснований сомневаться в способности Кашки отличить голос одной человеческой грохо-талки от другой. Чего ему не хватало по-настоящему — это взгляда сверху, который позволил бы охватить проблему целиком. «Кстати, — вспомнил Лопух, — где эти треклятые завирушки?»

Завирушки очень любили посещать собрания Сопричастных Попечителей, однако стоило ему только увидеть этих пичуг, как он начинал мечтать о том, как было бы хорошо, если бы они не были такими занудливыми, если бы в них было побольше огонька, живого птичьего задора. Разумеется, Лопух держал свои мысли при себе и никогда не высказывал их публично — это было бы политически ошибочно, а ему приходилось держать нос по ветру, чтобы неловким высказыванием не отпугнуть потенциальных союзников. И все же была у завирушек одна приводящая его в ярость черта, которую признавали за ними все: когда было надо, их никогда не оказывалось на месте. Как, например, сейчас.

Заметив серую белку, ловко перепрыгивающую с одной качающейся ветки на другую, Лопух вздохнул с облегчением. Она явно направлялась к тому месту, где нерешительно переминались с лапы на лапу растерянные делегаты.

— Это желтая собака! — проверещала белка с вершины дерева. — Она идет сюда?

В этот момент впереди, чуть ниже по склону, вспорхнули из какого-то куста вспугнутые завирушки, а где-то совсем близко захлопала крыльями пара диких голубей.