Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль

— Испечём, постоит, и никакого запаха.

— Правда?

— Ага… Перемешала? Давай сюда.

Аня передала тарелку, Эра счистила тягучее содержимое в тесто, подсыпала муки и стала засучивать рукава.

Лифт плавно остановился, светло-зелёные двери разошлись.

Николай Иванович вышел в вестибюль.

Стоящий у проходной милиционер повернулся, отдал честь. Николай Иванович кивнул головой, минуя его, толкнул стеклянную дверь.

У подъезда прохаживались двое милиционеров в шинелях. Заметив Николая Ивановича, они остановились и приложили руки к вискам.

Николай Иванович кивнул им.

Машина стояла рядом. Вышел шофёр, открыл заднюю дверцу:

— Добрый вечер, Николай Иваныч.

— Добрый вечер, Коля. — Николай Иванович кинул папку на сиденье и сел сам.

Шофёр проворно обежал мощный чёрный перед, сел за руль, завёл и плавно тронул.

Проехали коротенькую аллею, уперлись в серебристые ворота, которые стали медленно расходиться. За воротами стояла чёрная «Волга» охраны. Возле «Волги» прохаживались трое в плащах.

Ворота разошлись, лимузин проехал мимо «Волги».

Трое хлопнули дверцами, «Волга» тронулась следом.

— Домой, Николай Иваныч?

— Ага.

Свернули на Кутузовский, понеслись по середине.

— Сегодня, Николай Иваныч, «Спартачок» наш «сапогам» наложит. Как пить дать.

— Не говори гоп… — Николай Иванович приспустил стекло.

— Вот увидите. Он «Химику» как в субботу, а? Здорово!

— Химик не ЦСКА.

— Ну, разные, конечно, но семь-ноль выиграть — это тоже суметь надо. Счёт — будь здоров.

— Посмотрим. — Николай Иванович зевнул, снял шляпу и положил на папку. — Чего-то хмурится. Дождь пойдёт.

— Пойдёт, конечно. Вон как заволакивает. Мокрая осень какая-то. Прошлый год сухая была. Картошку копали — одно удовольствие. Ни грязи, ничего. А щас меси вон…

— А вы не копали ещё?

— Какой там! Куда ж в такую грязь.

— Смотри, сгноишь.

— Да в эту субботу попробуем…

Свернули в переулок, подкатили к восьмиэтажной башне. «Волга» остановилась рядом, охранники вышли, озираясь, обступили лимузин. Шофёр открыл дверцу, Николай Иванович выбрался, подхватив папку и шляпу. Рыжеволосый охранник открыл дверь подъезда.

Николай Иванович кивнул ему и пошёл по серо-коричневой ковровой дорожке. Широкоплечий лифтер вышел из-за стола:

— Добрый вечер, Николай Иванович.

— Привет.

Подъехал лифт, разошлись двери.

Николай Иванович вошёл, утопил кнопку «3», посмотрел на себя в зеркало.

На этаже вышел, позвонил. Дверь открыла Лида.

— Привет. — Николай Иванович поцеловал её в щёку.

— Привет. — Она ответно поцеловала его. — Почему без шляпы ходишь? Франтишь? Я из окна видела. Заболеешь.

— Да я из машины только…

— Смотри, простудишься. Устал?

— Есть немного. А мать где?

— У Веры.

— Аааа…

— Ужинать щас будешь или после?

— Давай щас. Там хоккей в семь…

Лида помогла ему раздеться. Николай Иванович вынул из плаща норму:

— Отнеси на кухню.

— Что, долго заседали?

— С трёх.

Она ушла на кухню, крикнула оттуда:

— Рыбный суп будешь или харчо?

Николай Иванович надел тапочки:

— Харчо.

Лида загремела тарелками.

Николай Иванович сходил в туалет, вымыл руки и, засучивая рукава рубашки, прошёл сквозь бамбуковую занавеску на кухню.

Лида, напевая, резала балык:

— Садись давай. Я Аньку отослала, а сама хозяйничаю.

— А что такое?

— А она простыла где-то. Сопливая вся.

— А… Поешь со мной?

— Нет, папочка, я обедала недавно. С мамой мы поели. А ужинать рано ещё. Садись.

На столе дымился харчо, стояла бутылка «Мукузани», грибы, ветчина, паюсная икра в розетке.

Норму Лида выложила в блюдце.

Николай Иванович взял ложку, придвинул норму зачерпнул, вяло прожевал.

Лида разложила балык на тарелочке, вытерла руки о висящий на стене фартук, села напротив.

Николай Иванович неторопливо жевал норму.

— К Никитичу ездил? — Лида подперла подбородок рукой.

— Ездил.

— Ну и как? Освоился на новом месте?

— Да не очень… не справляется что-то. Только и новшеств, что ворота посеребрил…

— Ну, пыль в глаза пустить это он любит. А сам как?

— Тоже неважно. Опухший какой-то. Пьёт, наверно.

— Пьёт, конечно. Сергея Петровича шофёр рассказывал, как вёз его, пьяного, с дачи.

Николай Иванович поскрёб с блюдца коричневые остатки, облизал ложку и придвинул харчо:

— Ух ты, густое-то, а?..

— Ты балыка возьми, грибы вот…

— Я вижу. — Он хлебнул раз, другой, налил вина, выпил и заел куском балыка. — Мать давно уехала?

— Часа в четыре. Да, чуть не забыла — тебе Николаич звонил.

— Так я ж перед отъездом говорил с ним.

— Ну, не знаю. Может, вспомнил чего. Знаешь как — хорошая мысля приходит опосля.

— Тоже верно…

Николай Иванович хлебал харчо.

Лида встала, подошла к плите:

— А на второе Анька котлеты сбацала. Из индейки.

— Положи мне половинку.

— Чего так?

— Больше не хочу.

— А картошки?

— Тоже малость.

Он доел харчо. Лида поставила перед ним тарелку со вторым.

Николай Иванович подцепил картошку, прожевал, отложил вилку:

— Аааа… это он, наверно, насчёт шестого… я щас…

Он встал, прошёл через коридор и гостиную в кабинет, поднял трубку красного телефона без циферблата: