Нормальная история

Книжная пыль тоже серая. И она так же напоминает пепел. Удивительно: вроде бы книги, какое разнообразие обложек и сюжетов! А все истирается в серую пыль. Все, что человек собирает, нагромождает вокруг себя, во что одевается, что читает, на чем спит, – все становится пепельно-серой пылью. Мы словно испепеляем свой быт, сжигаем его. Если собрать всю пыль человеческую из всех пылесосов мира, вытряхнув ее на землю, мы бы оказались на спаленной планете, как после атомной войны.

А вот пыль земная всегда имеет цвет, она не серая, не безжизненная. Лунный ландшафт на Земле найти невозможно: даже в самых пустынных местах цвет будет присутствовать. Горы, леса, пашни, солончаки, такыры, пустыни и каньоны обращаются в пыль теплых оттенков. Назвать даже сероватый песок пеплом язык не повернется. Это не пепел.

В отличие от пыли человеческой, к земной пыли мы относимся терпимо. Ей позволяется скрипеть на зубах, забиваться в уголки глаз и складки одежды, виться столбом на дороге, по которой только что пронеслась птица-тройка с серьезно-усатым женихом и пьяноватыми шаферами, а дрожащий женский голос пропел:

Матушка, матушка, что во поле пыльно?

О пыли комнатной и песен толком не сложено. Как практически ее использовать? Из произведенного человеком мусора научились строить дома и даже острова. Пыль наша ни на что подобное не годится: цемента из нее не получится. Похоже, что удел ее – быть просто выброшенной.

Хотя первый в мире концептуалист Марсель Дюшан, запылив однажды стекло, назвал это произведением искусства. И был прав: запыленные вещи выглядят впечатляюще. Кинематограф вряд ли может обойтись без пыли.

Можно, наверно, производить из пыли что-то, добавляя клей. Например, вылепить памятник Пыли Человеческой. Вид его, подозреваю, будет крайне угрюмый.

Хотя пыль бытовая способна и развеселить.

Один немецкий приятель поведал мне об обряде инициации новобранца в элитных войсках бундесвера: на занятиях с противогазами вместо фильтра к трубке незаметно подсоединяют набитый пылью мешок от пылесоса. Чтобы будущий защитник Европы полной грудью вдохнул в себя домашний уют и осознал, что предстоит ему защищать.

Мусор

Каждый раз, выбрасывая в мусоропровод пакет с отходами нашей городской жизни, я вспоминаю Японию, где выбросить вещь сложнее, чем ее приобрести.

Я прожил там два года, в конце недели регулярно сортируя накопившийся мусор по четырем пакетам: пищевые отходы, бутылки, банки, бумага. Но это была всего лишь первичная сортировка. Пакеты из-под напитков там положено было разрезать, расправлять, складывать в стопки (как книжки!), перевязывать их веревочкой и только тогда нести на помойку. Банки из-под пива положено было плющить, бутылки – тщательно мыть. Да и пищевые отходы делятся дотошными островитянами на белковые, овощные и кости. И еще много, много мелочей, связанных с избавлением от обычных отходов. Необычные отходы – отдельное, сложное дело: старая мебель, вещи, сломанная техника, игрушки, домашние растения, отвалившиеся куски штукатурки требуют особых, непростых манипуляций.

Надо признаться, сортировщик мусора из меня, русского, в Японии катастрофически не получился. За это соседи (в основном неработающие домохозяйки) регулярно возвращали мне мой мусор под дверь с приклеенными посланиями, изобилующими восклицательными знаками. Неведомые иероглифы увещевали и грозили. Я же, направляясь в университет, возвращал мои пакеты на помойку. В конце концов на меня плюнули: что с него, дикаря, возьмешь?! Спасло мое незнание японского и их незнание английского, на котором я этим маленьким хозяйкам маленьких домиков что-то пытался объяснить. Другого русского коллегу, давно живущего в Токио и собирающегося переезжать с одной квартиры на другую, домосидящие соседки заранее предупредили: “Мы еще посмотрим, что вы будете выбрасывать”. Это прозвучало зловеще.

Знакомая англичанка рассказала, как в Лондоне пожилая соседка встретила ее возле мусорных контейнеров: “Госпожа N, я всегда полагала, что вы – леди, а ваш муж – джентльмен. Но когда я вчера заглянула в выброшенный вашей семьей пакет с пищевыми отходами, я поняла, что вы не леди, а ваш муж – совсем не джентльмен”.

После Японии мне захотелось написать кафкианско-беккетовскую пьесу о стране с режимом экологического тоталитаризма, где главная цель населения – избавление от мусора, который каждому приходится хранить или вечно таскать на себе…

Если косо взглянуть на современного человека, мы все – обыкновенные производители мусора, и больше ничего. Ну, еще мы воспроизводим самих себя. Чтобы? Опять производить мусор. Ведь в конечном итоге все наши города, поезда, самолеты, музеи, храмы, машины и компьютеры – обыкновенный мусор. Лес – не мусор, река – не мусор, Уральские горы – не мусор. А Тадж-Махал, аэропорт Шереметьево, Эйфелева башня – мусор. И книги – тоже мусор.

В отличие от леса или Уральских гор, от мусора надо избавляться.

Конечно, мы стараемся его использовать.