Нормальные люди

После этого одноклассники начали вывешивать в соцсетях статусы, призывавшие не совершать самоубийства. И с этого момента психологическое состояние Коннелла начало ухудшаться, постепенно, неделя за неделей. Тревога, прежде неотвязная, но довольно слабая, служившая своего рода универсальным предохранителем от необдуманных порывов, резко усилилась. Во время простейших будничных дел – например, заказать кофе или ответить на вопрос во время занятия – руки начинало покалывать. Раза два случились самые настоящие панические атаки: одышка, боль в груди, иголки по всему телу. Ощущение расстройства всех чувств, неспособности мыслить здраво или реагировать на то, что он видит и слышит. У действительности менялись вид и звук – она становилась замедленной, искусственной, ненастоящей. Когда это случилось в первый раз, он решил, что сходит с ума, что весь его когнитивный аппарат, с помощью которого происходит осознание мира, сломался навсегда и теперь удел его – неразличимые звуки и цвета. Через пару минут все прошло, оказалось, что он лежит на своем матрасе, обливаясь потом.

Теперь он поднимает глаза на Ивонну, человека, которому университет за деньги поручил разбираться в его проблемах.

В январе покончил с собой мой друг, говорит он. Одноклассник.

Как печально. Я тебе сочувствую, Коннелл.

В принципе, после выпуска мы почти не общались. Он учился в Голуэе, я здесь, все такое. Наверное, я чувствую себя виноватым за то, что вроде как бросил его.

Я понимаю, говорит Ивонна. Но как бы ни грустно было потерять друга, в том, что с ним случилось, нет твоей вины. Это его решение.

Я даже не ответил на его последнее сообщение. В смысле это было очень давно, но тем не менее я не ответил.

Да, я понимаю, это очень тяжело, конечно же, тебе очень тяжело. Ты считаешь, что упустил возможность помочь другу в трудную минуту.

Коннелл молча кивает, трет глаз.

Когда кто-то близкий совершает самоубийство, совершенно естественно задаваться вопросом, не мог ли я ему чем-то помочь, говорит Ивонна. Я уверена, что все, кто знал твоего друга, теперь так же мучаются.

Другие хотя бы попытались ему помочь.

Это прозвучало агрессивнее и жестче, чем Коннелл рассчитывал. К его удивлению, вместо ответа Ивонна просто смотрит на него сквозь стекла очков и щурит глаза. Кивает. А потом берет со стола листы бумаги и деловито ставит перед собой.

Я, видишь ли, просмотрела анкету, которую ты для нас заполнил, говорит она. Скажу честно, Коннелл, то, что я тут вижу, меня тревожит.

Понятно. Правда?

Она перебирает листы. Он видит первую страницу, которую надорвал ручкой.

Это называется шкала депрессии Бека, говорит она. Полагаю, ты разобрался, как она устроена: за каждый ответ начисляются баллы от нуля до трех. Человек вроде меня наберет, скажем, от нуля до пяти баллов, а человек в состоянии легкой депрессии – пятнадцать или шестнадцать.

А, говорит он. Понятно.

А ты набрал сорок три балла.

Да. Понятно.

А значит, мы имеем дело с достаточно серьезной депрессией, говорит она. Как тебе кажется, это совпадает с твоими собственными ощущениями?

Коннелл снова трет глаза. И выдавливает из себя негромкое: Да.

Я вижу, что у тебя крайне негативное самоощущение, посещают мысли о самоубийстве. У нас принято к этому относиться всерьез.

Понятно.

После этого она начинает описывать варианты лечения. Говорит, что ему нужно сходить к университетскому терапевту, обсудить возможность приема препаратов. Как ты понимаешь, я выписывать рецепты не имею права, говорит она. Ему делается не по себе, он кивает. Да, это я знаю, говорит он. И продолжает тереть глаза, их саднит. Она предлагает ему стакан воды, он отказывается. Она начинает задавать вопросы про семью, про мать – где она живет, есть ли у него братья и сестры.

А девушка или друг на данный момент имеются? – спрашивает Ивонна.

Нет, говорит Коннелл. Сейчас совсем никого.

Хелен приехала с ним в Каррикли на похороны. Утром перед службой они молча одевались у него в комнате, сквозь стену доносилось гудение фена Лоррейн. Коннелл надел свой единственный костюм, который купил в шестнадцать лет к первому причастию двоюродного брата. Пиджак стал узковат в плечах – он почувствовал это, когда поднял руки. Ощущение, что он ужасно одет, было неприятным. Хелен сидела перед зеркалом и красилась, он встал сзади, чтобы завязать галстук. Она подняла руку, дотронулась до его лица. Очень хорошо выглядишь, сказала она. Его это по непонятной причине разозлило, как будто она сказала что-то совершенно бесчувственное, пошлое, – он не ответил. Тогда она уронила руку и пошла надевать туфли.