Нормандия - Неман

Нас окружают красивые, элегантные женщины, аккуратно и со вкусом одетые. Используя "эсперанто", состоящее из смеси русского, литовского и английского языков, завязываем беседы, которые преследуют, конечно, вполне определенную цель. Меня приглашает к себе жена одного врача, владельца очаровательного домика на набережной. Но едва я успел опробовать удобство кресел, как приходится уходить. И капитан Матрас, видя мою раздосадованную физиономию, покатывается со смеху:

- Не расстраивайтесь, де Жоффр, вам еще не раз представится возможность вернуться сюда!

Вечером в столовой командир полка обращается к нам с небольшой дружеской речью:

- Господа! Отдых окончен. Приступаем к работе. Командование требует от нас использовать каждый вылет для того, чтобы уничтожать как можно больше бошей{23}. Где бы они ни находились: в автомобиле, на лошади, в самолете, в строю или в одиночку - мы должны повсюду их атаковать и уничтожать. Их надо преследовать неотступно, не давая им ни малейшей передышки.

В соответствии с этим приказом начались наши первые такие вылеты. Грузовики, поезда на станциях, конные обозы, солдаты на полях - все попадало в прицел. Точность огня нового истребителя Як-3 была исключительной. Настоящая артистическая работа, правда, не всегда безопасная.

В этих своеобразных боевых действиях особенно отличаются летавшие в паре Шалль и Микель. Они - первоклассные воздушные снайперы, которые тщательно отшлифовывают каждый маневр. Иногда для, лучшего прицеливания они спускаются так низко, что буквально прижимаются к земле и нередко на ступице винта или на хвостовом оперении доставляют на аэродром обрывки телеграфных проводов.

- Мой капитан, - докладывает как-то Шалль. - Я был вынужден спуститься несколько ниже обычного, чтобы обстрелять группу фрицев, которые занимались починкой телефонной линии. Если даже они и не перебиты все, то, по крайней мере, я прибавил им работы, захватив с собой все провода.

25 августа Дуар, который все свое свободное время проводит у приемника на полковой радиостанции, врывается в нашу комнату. Лондонская Би-Би-Си только что передала сообщение о том, что войска генерала Леклерка во взаимодействии с поднявшим восстание населением Парижа освободили французскую столицу. Париж освобожден! Новость мгновенно распространяется по лагерю. Русские нас обнимают. Инженер-капитан Агавельян устраивает салют, и начиная с девяти часов утра все, что может стрелять, стреляет! Наиболее оптимистически настроенные уверены в близком конце войны. Разгромленные на Востоке и разбитые на Западе, фрицы не могут больше тянуть с капитуляцией. Голько Альбер не разделяет всеобщего ликования:

- Не обманывайте сами себя, - охлаждает он наиболее горячие головы. Фрицы так просто не опустят руки; не радуйтесь раньше времени. Вот увидите, они нас заставят еще помучиться!

Но никто не хочет слушать зловещие предсказания Альбера, который, однако, оказался так жестоко прав.

Через два дня устраивается грандиозный банкет. Пуйяда и Захарова буквально носят на руках. Каждый готовится к возвращению. Каждый видит себя уже вернувшимся на родину.

Но на следующий день наша радость омрачается гибелью Бертрана, одного из немногих, кому перевалило за сорок и кого называли ветераном дижонского звена, старым воякой. Летавший вместе с ним Марши сразу же после посадки с мертвенно-бледным лицом, по которому струился холодный пот, глухим голосом доложил о происшедшей драме:

- Мой командир! Около двенадцати часов мы находились к западу от Гумбиннена на высоте примерно 400 метров. Все было нормально. Вдруг я увидел, что Бертран начал пикировать на цель, которую я так и не мог разглядеть. Он мне только сказал по радио: "Пошли, Марши... Вперед!" Я следую за ним. Отдаю ручку. Скорость быстро увеличивается: 500... 650... затем 700 и даже выше. Я говорю себе: "Бертран излишне усердствует". Но не отстаю. Земля приближается с колоссальной быстротой. И вот в лучах солнца я вижу какой-то отделяющийся от самолета предмет, вероятно кусок правого крыла. Машина Бертрана сразу входит в штопор. Со скоростью более 750 километров она мчится к земле. Дикая скорость. Я лечу, как в тумане. От напряжения перед глазами черные круги. Фонарь кабины сорван. Но вот рукоятка становится более податливой, мой "як" выходит из пике. Я спасен! Еще бы какая-то доля секунды, и я последовал бы за Бертраном до конца!

Старина Бертран! Он никогда не вернется в свою родную Бургундию, чтобы выпить кубок красного вина за встречу со своими земляками, о чем он говорил по московскому радио.

Нас предупреждают, что не следует развивать слишком больших скоростей на пикировании. И теперь каждый раз, когда мы с Матрасом устремляемся в пике, чтобы обстрелять немцев на земле, мои глаза постоянно следят за стрелками приборов.