Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130

Но триумф был кратким. Хотя Рим являлся теперь только бледной тенью прежней столицы империи, он все же оставался богатейшим и самым населенным городом в центральной и южной частях полуострова, с точки зрения людей Гвискара, он предоставлял возможности для грабежа, какие мало кому из них выпадали ранее. Они этим воспользовались, и вся столица ныне стала ареной для грабежа и мародерства, перед которым меркли даже деяния сицилийских сарацин. Для римлян сарацины были слугами Антихриста. Капризные дети замолкали, слушая странные истории о злодействах неверных – об их жутких обычаях и непомерной жадности, о молниеносных набегах, во время которых они налетали как ястребы с ясного неба, ничего не щадя, похищали женщин и девушек – и мальчиков тоже, и тысячами продавали их в рабство. Но самым ужасным был день в 846 г., когда их галеры проплыли вверх по Тибру и эти чудовища сорвали серебряные накладки с дверей собора Святого Петра. Но даже тогда они разграбили только правый берег реки. Теперь ни один квартал города не уцелел, а христиане были не лучше сарацин. На третий день, видя, что зверства и кровопролития не прекращаются, доведенные до отчаяния римляне внезапно и одновременно восстали против своих мучителей. Роберт Гвискар, застигнутый врасплох, оказался в западне. Его спас в последний момент Рожер Борса, который с редкой для него решительностью пробился через толпы людей с тысячей воинов на помощь отцу – но уже после того, как нормандцы, боровшиеся за свои жизни, подожгли город.

Это для Рима было великое бедствие – не имевшее аналогов в его истории со времен варварских нашествий шестью веками ранее. Церкви, дворцы, древние храмы рушились в пламени. Капитолий и Палатинский холм опустели, на всем пространстве между Колизеем и Латераном не осталось ни одного целого здания. Многие горожане погибли в своих жилищах, другие пытались бежать и пали от нормандских мечей или попали в плен и были проданы в рабство. Когда, наконец, дым рассеялся и влиятельные римляне, оставшиеся в живых, простерлись перед Гвискаром с обнаженным мечом, привязанным у их шей в знак покорности, их город являл собой горестную картину опустошения и отчаяния.

Можно спросить себя: о чем думал папа Григорий, глядя на закопченные развалины, на улицы, заваленные грудами камня и мертвыми телами, уже разлагавшимися на жарком июньском солнце? Он выиграл свою битву – до некоторой степени, – но какой ценой? Героические папы прошлого спасали свой город от захватчиков – Лев I от гуннов Аттилы, его тезка Григорий Великий от победоносных лангобардов; а он, хотя во многих отношениях более великий, чем они, обрек собственный город на разрушение. И однако, ни в письмах папы Григория, ни в современных этим событиям хрониках нет и намека на сожаления по поводу зла, которое он принес Риму. Его совесть была чиста. По его представлениям, он боролся за принцип, за великий и жизненно важный принцип, и благодаря его силе и мужеству этот принцип возобладал. Страдания людей были неизбежной расплатой, которую они навлекли на себя своим предательством. Свершилась Божья воля.