Положение Гизульфа было безнадежным с самого начала. В Средневековье осажденные рассчитывали на спасение одним из трех способов. Их могло освободить войско союзников; либо они могли продержаться до того момента, когда осаждающие из-за нехватки припасов или времени снимут осаду и уйдут; кроме того, у них имелась возможность самим предпринять вылазку и разбить врага в открытом бою. Но у жителей Салерно в 1076 г. не было надежды ни на один из вариантов. Все остальные лангобардские государства в южной Италии уже находились во власти нормандцев, а Гизульф давно настроил против себя своих итальянских соседей. Только папа питал к нему некоторые симпатии, но у папы не было армии, а даже если бы была, он наверняка не горел сейчас желанием ссориться с нормандцами. На второй вариант рассчитывать также не приходилось, поскольку окружающие земли были богаты и плодородны – кроме того, нормандской армии постоянно доставлял припасы собственный флот. Наконец, не было никакой надежды выстоять в открытом бою. Армия осаждавших включала в себя не только самые опытные и наилучшим образом обученные нормандские войска со всего полуострова; их дополняли крупные подразделения, состоявшие из апулийских и калабрийских греков и сарацин с Сицилии – последние с этого момента стали неотъемлемой частью армии Гвискара во всех операциях. Защитники Салерно существенно уступали противнику в численности, а вскоре они начали также голодать.
Долгие годы Гизульф был одной из самых ненавистных фигур в южной Италии, но только теперь темные стороны его натуры проявились во всей полноте. Предвидя нападение нормандцев, он приказал (под угрозой изгнания из города) каждому жителю Салерно запасти провизию в расчете на два года. Для этого не требовалось особой проницательности – всякий мог видеть, что, если Гизульф будет упорствовать в своей оголтелой антинормандской политике, нападение неизбежно последует – но предложенная мера избавляла горожан от проблем с едой в случае осады. Но после того, как враг занял позиции перед стенами города, Гизульф забрал по трети запасов каждого домовладения в собственные кладовые. Позже, не удовлетворившись этим, он послал своих людей реквизировать то малое, что осталось у горожан. В результате начался голод. Вначале, рассказывает Аматус, салернцы ели своих лошадей, собак и кошек, но вскоре эта «еда» тоже закончилась. С началом зимы город стал вымирать. Гизульф открыл свои кладовые, но – вновь согласно Аматусу – его подвигла на это более корысть, нежели человеколюбие, поскольку мера пшеницы, еще недавно купленная за три византия, продавалась за сорок четыре. Истощенные люди падали замертво на улицах и оставались лежать там, но князь не удостаивал их даже взглядом и бодро шествовал мимо, словно и не он был виноват. Мало кто жаловался, поскольку все знали, что жалобщиков в наказание ослепляли либо калечили каким– либо другим из любимых Гизульфом способов. Если его подданным предстояло погибнуть, они предпочитали тихую смерть.
В таких условиях продолжительное сопротивление было невозможно. Салерно продержался около шести месяцев. Затем 13 декабря 1076 г. изменнику открыли ворота города. Измученный гарнизон, вероятно довольный, что страдания его закончились, сдался без сопротивления, и последнее из великих лангобардских княжеств в южной Италии прекратило свое существование. Гизульф с одним из своих братьев, у которых (в отличие от горожан) еще оставалось достаточно сил и припасов, с небольшим числом сторонников укрылся в цитадели, развалины которой под неточным названием Кастелло-Норманно все еще возвышаются на холме в северо-западной части города. Там князь Салерно продержался до мая 1077 г., но в конце концов ему тоже пришлось сдаться.