Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.

Паломничество — это акт Веры, иногда к нему относились как к последнему путешествию. Вера в то, что паломничество будет духовно благотворным и, возможно, даже поможет искупить грехи, в XI веке вдохновила не одного пилигрима. Но в некотором смысле паломничества были также и совместной работой ради простого спасения христиан, паломничества способствовали вере в единство католического христианского мира, и без них этого чувства могло не быть. Это явление оказало воздействие на все классы общества. Среди самых «известных» грешников той эпохи были Фульк Нерра, граф Анжу, он совершил три путешествия в Святую землю, и Жоффруа, граф Бретани, он отправился туда же в 1008 году. В 1034 году викинга Харальда Сурового, позже ставшего королем Норвегии и погибшего в битве при Стэмфорд-Бридж, можно было встретить на берегах реки Иордан. Едва успели в 1052 году остыть тела убитых и едва пришла в себя изнасилованная аббатиса, как свершивший все это Свейн Годвинсон уже отправился босиком в Иерусалим, в путешествие, во время которого и умер[222]. Таковы были выдающиеся люди, откликнувшиеся на этот порыв, но сила этого призыва никоим образом не ограничивалась кругом важных лиц. О «бесчисленных толпах» паломников пишет летописец Родульф Глабер[223], и факты свидетельствуют, что едва ли он преувеличивал. Рим, хранилище стольких реликвий, никогда не почитали больше, чем в тот период, в те же годы огромное количество паломников из всех уголков стекалось в Компостеллу. А из Германии в Палестину под предводительством своих епископов отправилась группа численностью не менее 7 тысяч человек[224].

И во всем этом норманнам принадлежала заметная роль. В большинстве крупных паломничеств как минимум были их представители, а в герцогстве рвение к паломничеству усердно поощрялось[225]. У норманнов было и свое собственное место паломничества — гробница св. Михаила «в пучине морской», и, как мы уже видели, особый интерес они проявляли к известной усыпальнице в монастыре Монте-Горгано в Абруцци. Кроме того, герцог Нормандии организовал великое паломничество в Палестину, которое прошло под руководством Ричарда, аббата монастыря св. Ванна в Вердене, а девятью годами позже отец Вильгельма Завоевателя герцог Роберт I покинул свое герцогство и отправился в паломничество в Иерусалим, откуда ему так и не суждено было вернуться[226]. Церковное возрождение в провинции Руан теперь было полностью подготовлено, и как раз в тот период, когда норманны всячески поощряли воспламеняющийся в Западной Европе религиозный энтузиазм, новую аристократию готовили к военной службе. К 1050 году два этих разных, но взаимосвязанных процесса скомбинировались таким образом, что атмосфера, сложившаяся на территории всего западного христианского мира, а не только в Нормандии, была более благоприятной для ведения религиозных войн, чем когда-либо.

Изменения нашли свое отражение даже в формах народного почитания. Умножалось, например, количество случаев благословления мечей, росло количество литургических богослужений о победе[227]. Одновременно шло развитие культа святых воинов[228]. Безусловно, продолжали почитать и традиционных святых, в чью честь в Риме воздвигались соборы, например св. Себастьяна и св. Лаврентия, и тех, кто предпочел мученическую смерть служению в римской армии. Еще лучше настроения XI века отражает растущий интерес к столь любимому норманнами святому Михаилу, архангелу-воину, и к святому Гавриилу, «главе ангельской стражи». Возможно, что в Испании существовал ранний культ св. Иакова как миролюбивого человека, но в XI веке за этим святым полностью закрепилось имя Santiago Matamoros, убийца мавров. Разве в IX веке он не привел христиан к победе в битве при Клавихо и разве не мог он вступить в бой от лица христианского мира еще раз?[229]. Конечно, здесь очень легко впасть в преувеличение. Увлечения той эпохи были слишком разнообразными, чтобы попытаться свести их к единой формуле. Но общая тенденция очевидна: появившееся таким образом воодушевление становилось всепроникающим.