Норне-Гест

Двое детей человеческих в землянке чувствуют себя такими маленькими; они молча утирают носы и присаживаются поближе к огню, задумчиво глядя в его жаркий мир. Несколько дней и ночей бушует буря, и они не выходят из своего убежища, перехватывают время от времени кусочек-другой чего-нибудь съестного и спят по очереди; у того, кто остается беречь огонь, всегда находится какая-нибудь работа; нужны дни и недели бесконечного терпеливого труда, чтобы справиться со всеми делами при помощи тех орудий, какие у них есть. Целую вечность Гест скоблит и точит кремнем свои орудия из оленьего рога и костей; он вечно сидит, обложившись кругом звериными костями, и упорно трудится над безнадежными с виду задачами, которым не видно конца: то он мастерит рыболовные снасти, острогу для ловки угрей, каждый зубец которой надо выточить из кости, заострить и снабдить крючком, отскоблить и очистить и, наконец, укрепить на конце шеста; то он возится со стрелами – кропотливая работа, потому что тонкие молодые побеги не годятся на стрелы; для них надо расщепить старый сук и каждую стрелу обстругать и заострить. Целый день работы пропадает, если Гест не найдет пущенной стрелы, но он никогда не устает делать новые и всякий раз придумывает, как сделать их покрасивее; чем красивее стрелы, тем большего успеха он от них ожидает.

Пиль тоже не ленится. Меховые одежды, в которые они закутаны с головы до ног, сделаны ее руками; она сама прокалывала в них дырки шилом и продергивала в них ремешки, которыми потом стягивала шкуры; каждую свободную минуту она прядет, а вместе с Гестом занимается плетением сети; этой работы им хватит на всю зиму, если работа пойдет гладко. Зато берегись, рыба, когда они обзаведутся сетью!

И день, и два проходят для них незаметно, пока буря бушует над их землянкой и воет в дымоходе над их головами. Под конец им кажется, что они целую вечность сидят здесь, что никогда и не жили по-иному. Со всех четырех сторон теснятся около них голые, черные земляные стенки; на полу горит костер, освещающий нору; вся их утварь и все запасы у них под рукой – горшки Пиль с припасами на полках и в маленьких нишах, вырытых в земляных стенах, вяленое мясо под потолком, а на возвышении у задней стенки масса шкур; орудия Геста и запасы выделанных жил и ремней в порядке развешаны на стенах на деревянных гвоздях, древесный материал для поделок сложен в одном углу; куча костей и кремней – перед огнем, связки стрел и кольев – под потолком.

Все так и манит оставаться здесь; да выходить и незачем, кроме как за водой на родник с глиняным кувшином в руках. Приходят они оттуда неузнаваемые, все занесенные снегом; колючая изморозь набивается между волосками меха, шкуры застывают и не скоро оттаивают в тепле. Родник замерзает, вокруг его истока образуются ледяные корки, но вода по-прежнему бежит. Топливо приходится брать из кучи, сложенной перед землянкой, и дрова так промерзают, что до них дотронуться больно, – так и обжигают руки холодом, и даже огонь принимается за них неохотно, пока они не оттают немного.

Куда девалось лето? Оно стало далекой, несбыточной мечтой, чем-то никогда не бывшим; кажется, будто вечно стояла зима. Один огонь хранит в себе силы лета. Лето и в меду, которым они лакомятся из своих кувшинов, как очарованные, сидят они, сунув медовый палец в рот: внутри у них как будто расцветают душистые луга, хотя они и думать забыли о лугах и цветах.

Гест щиплет тетиву на своем луке; сидит в землянке и бессознательно старается извлечь звуки, напоминающие лето; Пиль задумчиво слушает; зачем он так диковинно колдует?..

Гест взволнован, хочет играть, но ему мало одной струны, он натягивает на лук вторую; теперь их две – длинная и короткая; разумеется, в таком виде лук не годится уже для охоты, он превратился в арфу, на которой Гест играет в долгие ночи под землей песни в память о лете и погибшей дивной красоте мира.

Но, когда снежная буря миновала и они вышли наружу, все кругом, насколько хватало глаз, было покрыто снегом, все изменилось до неузнаваемости; белая земля, черные деревья, низко нависшее над ними хмурое, серое небо; но кругом тишина. Гест идет по свежим следам по снегу и возвращается домой, запыхавшись, волоча за собой оленя; он так горд и счастлив своей добычей, что долго хранит полное молчание. Лишь мало-помалу Пиль удается выудить из него подробности события. Это первый взрослый олень, застреленный им на бегу; конечно, ему помогли снежные сугробы, в которых увязло животное, так что охотнику удалось приблизиться к нему и всадить в него три стрелы. Ну, да что за диковина; всякому охотнику удается время от времени уложить зверя. Наверно, у них не будет недостатка в дичи!

Но выпавший снег лежал недолго; всего день спустя мороз уступил место морскому ветру; глубокий снег стал рыхлеть, таять в руках; из лесу повеяло сыростью; с ветвей закапало, долину окутал туман, и, куда ни ступи, проваливаешься в талый снег и размякшую землю. К вечеру пошел дождь!