Нортланд

Впрочем, ничего нельзя считать достаточно кошмарным, пока существует Карл.

Вдруг сундук опустел, и я снова увидела Рейнхарда. Он поддерживал меня, видимо, я все-таки потеряла сознание. По крайней мере, я очнулась в той же душной эйфории, которая сопровождала обмороки. Теперь у меня были затуманенные глаза, а у него ясные. Я смотрела на него и думала, узнаю или нет.

Те же светлые глаза с темным ободком по радужке, то же лицо, но выражение на нем совсем другое. Я даже не успела понять, нравится оно мне или нет, боюсь я или нет.

Я подумала: прощай, Рейнхард, теперь точно — прощай.

Я больше не чувствовала связи с Лили и Ивонн, я была так одинока, как только могла быть на этой земле.

А потом он поцеловал меня. Это был мой первый поцелуй, и отчего-то я попыталась ответить ему, как умею. Я вся дрожала, когда он обнял меня, и я не могла сказать, что страх или усталость наэлектризовали так мое тело. Мы целовались пару секунд, а потом офицеры забрали его от меня. Теперь им было сложно его вести, по крайней в мере первую секунду. А потом он подчинился, он вышел в их сопровождении, и я смотрела ему вслед зная, что больше не увижу его.

Больше никакого Рейнхарда. Я создала солдата.

Глава 5. Общество без оппозиции

— Они убивают, они разрушают, они словно запрограммированы на уничтожение всего вокруг: животных, книг, государств, наций, женщин, детей, даже друг друга они убивают с не меньшим остервенением. Мужчины уничтожили даже историю!

Нина сохраняла свой внимательный и одновременно безучастный вид.

— Но разве ты не говоришь, что тебя часто посещает желание убить кого-то, что беззащитность подталкивает тебя к жестоким фантазиям?

Я замолчала, размышляя. Нина задавала вопрос, а затем смотрела на меня особенным образом, с чистым, стеклянным интересом, побуждавшим меня обычно говорить, словно я была объектом, на который она воздействовала в ходе эксперимента.

Горько пахло лекарствами, звеняще взбадривали меня голоса, доносившиеся с улицы и шум машин. Я начала говорить:

— В таком случае у меня остается несколько путей: признать, что садизм — инвариантное качество всех человеческих существ, предположить, что я напугана и отождествляюсь с агрессором, либо же, что скорее всего правда, понять, что общество инфицированное насилием — проекция моих собственных садомазохистических фантазмов, которыми я одержима, и которые пожирают меня изнутри. При этом я не могу перестать винить в этом Нортланд, потому как я — продукт культуры, в которой существую, я не произошла из какого-то иного общества, не попала сюда с другой планеты. Я — это Нортланд, таким образом я возвращаюсь отчасти к тому, что таких как я должно быть много и…

Я замолчала, достала сигарету из пачки, закурила и крепко затянулась. Полминуты спустя, наблюдая за тем, как продвигается ко мне пепел, я сказала:

— Все, я совершенно запуталась. Знаешь, думаю, я курю, потому что это позволяет мне разрушить что-то. Уничтожение материального объекта приносит мне удовлетворение.

— Ты считаешь это безобидным способом снимать напряжение?

— Теперь, когда я подумала об этом, я кажусь себе жалкой и жестокой одновременно.

— Кажешься?

— Считаю себя жалкой и жестокой.

Я затушила сигарету в железной пепельнице, потерявшей свой былой, трофейный блеск. Лет ей было много-много, и символика на ней была старая. Я раздавила сигарету о сердце символа.

— Я плачу тебе, чтобы слушать наводящие вопросы?

— А за что, по-твоему мнению, ты должна мне платить?

Я засмеялась. Нина не отвечала ни на один вопрос, таков был ее стиль, похожий на фехтование, она била точно в цель и владела непревзойденным умением уворачиваться от ответных ударов. Теперь и она закурила, сигареты у нее был толстые, с каким-то древесным запахом. Они совершенно не подходили ее образу стереотипной домохозяйки. Да Нина Рохау и сама не подходила этому образу. Не спасало ее ни платье с кружевным верхом и розовой, длинной юбкой, ни ровные стрелки на чулках, ни идеально прирученный поток темных волос. Она была картинкой из журнала о правильных женщинах Нортланда, но не была правильной женщиной. От нее всегда создавалось чарующее ощущение. Образ ее был маскарадным костюмом, скрывавшим преступницу. Нина была красивой, статной женщиной, которой совершенно не шел розовый.

Нину я нашла, пройдя такую цепочку приятелей и случайных людей, что теперь вовсе не было понятно, чьей знакомой она была. В отличии от моего официального врача, только выписывавшего мне лекарства раз в полгода, она пыталась проникнуть в самую суть моих проблем, в разум, порождающий панику и болезненные мысли.

Она предложила мне лучшее успокоительное: готового выслушать меня человека, который справится с тем, чтобы выдержать любые мои рассуждения и который не будет тяготиться ими.