Норвежская новелла XIX–XX веков

«Говорит Страшный суд! Повторяем: сохраняйте спокойствие, порядок и дисциплину.

У тех, чья совесть чиста, нет никаких причин для беспокойства. У остальных будет больше надежд избегнуть кары при условии, что они будут выполнять наши указания.

Все могут рассчитывать на правосудие, все дела будут рассмотрены нелицеприятно.

Распоряжение номер один: внимательно слушайте и выполняйте все указания. Все, что будет сказано далее, не относится к больным, инвалидам и детям младше четырех лет. Распоряжения, относящиеся к этим группам лиц, будут даны позднее.

Всем прочим, пребывающим в данный момент в пределах Большого Осло, следует:

Немедленно отправляться на сборные пункты, местонахождение которых будет объявлено особо. Всем надлежит явиться туда до одиннадцати часов тридцати минут по местному времени.

На сборных пунктах все будут разделены на две группы: все, кто по нашим книгам числится заслуживающим вечного проклятия, будут оставлены на земле и затем переданы дьяволу. Перед отправкой в указанное место, предназначенное для постоянного пребывания, всем будет предоставлена возможность подать апелляцию.

Прочие вознесутся на небеса и там предстанут перед Судией. Подробности об этом будут сообщены позднее. В данный момент нужно запомнить следующее.

Во-первых, — тем, кто в данный момент находится в пределах Старого Осло:

Находящиеся на территории прихода Ураниеборг направляются в Мариенлюст.

Находящиеся на территории прихода Фагерборг направляются в Стенспарк.

Находящиеся в приходе Святого Марка направляются…»

Вдруг я услышал глухой звук падения и обернулся. Жена в обмороке лежала на полу. Что это она? Чего испугалась?

С трудом поднял я отяжелевшее тело на диван и стал вливать ей в рот воду, которая почти вся вылилась ей на платье.

— Послушай, Ингеборг, — сказал я. — Ингеборг, дорогая моя, что с тобой? Чего же тут бояться? Это нам-то с тобой, а?

Она не шевельнулась. Тут я заволновался и взглянул на часы. Еще только половина девятого. У нас еще три часа в запасе, чтобы добраться до Мариенлюста. И с какой это стати именно нам надо тащиться в такую даль? Вон из Фрогнера и Фагерборга — тем небось поближе! А вдруг она не очнется, что мне тогда делать? А что, если я пойду один, — значит, она останется на вечные муки? Или она подпадает под категорию больных?

Однако мне нет никакого смысла оставаться. Слишком многим я тогда рискую. И почему только нам сразу не сказали, куда обращаться в случае недоразумений? Это уже просто халатность!

В полном отчаянии я схватился за телефон, набрал ноль восемь, но в трубке стояла мертвая тишина. Тут жена пошевелилась, привстала на диване и поправила прическу.

— Я, кажется, потеряла сознание, — проговорила она. — Сердце у меня такого уже не выдерживает. Надо бы им там о нас, старых людях, подумать, хоть и судный день, а все-таки.

Но сразу же спохватилась, что, пожалуй, в этих словах можно усмотреть кощунство:

— Нет, я, конечно, никого не обвиняю, но известно ведь, что не все слуги божьи так же внимательны, как он сам.

Таков уж ее бог — внимательный, добрый, благожелательный старичок, особенно заботливый к старым и немощным, потому что и сам он давно состарился и силы у него уже не те. Можно быть уверенным, что он-то не пустится ни в какие дикие выходки.

Поэтому, придя в себя от потрясения, она исполнилась надежды и примирилась с мыслью о Страшном суде, так же как давно примирилась с мыслью о том, что на старости лет попадет в дом для престарелых.