Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

В чем, ну в чем состоит моя главная жизненная ошибка? О, это совершенно невыносимо. Я не смогу выдерживать удары судьбы в полном одиночестве. Теперь я действительно осталась одна, и негде преклонить бедовую мою головушку…

Откуда-то сверху закапал теплый дождь на смятые бумажки в моих дрожащих пальцах. Я посмотрела вверх на потолок – совершенно обычный, белый… Надо же так глобально разучиться контролировать себя: даже когда твердо знала, что не плачу, по моим щекам, оказывается, вовсю текли слезы.

Миллионы нервных окончаний на всем теле будто бы враз обнажились и стали слегка выступать из кожи наподобие незаземленных проводов. От этого все ощущения словно бы обострились в тысячи раз и сделалось так больно, как при ожоге любой степени. Раньше я даже вообразить себе не могла, что такой виртуальный по сути ожог самим человеком воспринимается совсем по-настоящему. В жилах гулко запульсировала кровь, сердце-поршень принялось отдавать настолько сильные удары в виски, что едва голову не разрывало. Веки же сделались совсем прозрачными и невыносимо яркий теперь свет ослеплял мозг без всякого препятствия. Мышцы тела, в особенности в затылочной области и шейные, стали чудиться противными, жирными, копошащимися под кожей червями. Если бы всего только год назад мне кто-нибудь рассказал, что существуют подобные, совершенно ужасные и контролю не поддающиеся человеческие состояния, ни за что бы не поверила! Теперь же сама не в состоянии справиться со своим же собственным, внезапно наступившим безумием. Видимо, близка самая последняя агония: попеременно бросает то в адский жар, то в дикий холод. Нет, что-то надо срочно с собой делать – потом будет уже поздно!

Открыв дверцу холодильника, я быстро вынула ледяную бутылку своей собственной водки и, торопясь, прямо из горлышка отпила сколько смогла – примерно сто грамм. Заметки о Вадимовых трудовых буднях-подвигах и, заодно, все прочие бумаженции о Мурманском проекте без дальнейшего разбора я изодрала на мелкие-мелкие кусочки и с шумом спустила в унитаз. Саму папку запихнула под стопку гостевых полотенец в ванной комнате, которыми сама хозяйка никогда не пользовалась. Вот так!

После этого в туалете меня вывернуло чуть ли не наизнанку, но полегчало – внутри как будто что-то взорвалось и ослабло. Я даже смогла заставить себя подняться с колен, одеться, забрать сумки и гордо удалиться отсюда навсегда. Прощай, кривое зеркало, передавай привет хозяйке!

Продолжая слизывать с губ опять потекшие слезы, я резким взмахом руки забросила в почтовый ящик чужие ключи и под жесткий скрежет их падения вышла из подъезда в безразличную ко всему живому, холодную и мрачную темень. И куда же теперь мне, бедной, податься? Так до смерти и замерзнуть где-нибудь под забором? Теперь я прямо как несчастная замерзающая девочка со спичками из рассказа Ганса Христиана Андерсена. Да нет, ерунда, какие еще спички и какая из меня девочка! Сын должен встречать свою мать здоровой, веселой и благополучной. В конце концов, я же не совсем еще инвалид!

Вагон метро, очень неуверенно вздрагивая на каждом повороте и жалобно при этом дребезжа, довез меня до центра города, а ничего толкового насчет дальнейшего места проживания все так и не придумывалось. Я вышла из вагона на станции «Национальный театр»; здесь, в тепле, села на лавочку и продолжала сосредоточнное размышление. Так я просидела, наверное, очень долго, потому что служитель метрополитена мягко и ласково проинформировал меня о закрытии метро на ночь. К этому времени почти животный первоначальный ужас перед будущей неочевидностью успел перемениться на неизвестно откуда взявшийся шапкозакидательский оптимизм.

Сама себе я честно призналась в том, что кроме как опять на пляж в Сандвике, больше податься в общем-то некуда. Никакой горечи в подобном выводе вовсе не оказалось и даже наоборот – наступило что-то вроде сильного облегчения. В чем конкретно оно заключалось, осмысливалось пока туманно, пришлось просто оставить эти бесплодные попытки. Подсчитать остатки личных финансов на предмет ночевки в гостинице мне даже в голову не пришло, хотя уж на одну-то ночь мне бы хватило, а может быть, даже на две.

С самым последним автобусом я приехала к так хорошо знакомому месту с мистической надеждой на его помощь. Кружил-обжигал лицо острый и колкий снег; вместо хорошо знакомого пляжа лишь ледяная, безмолвная пустыня вязко расплывалась в глазах из-за плохой видимости – только кое-где проблескивали и сразу же гасли слабые огоньки; чернота стылого леса покорно вливалась в тягучую и густую черноту нынешней недоброй ночи; сами же белокаменные строения своей неотчетливой размытостью и размазанностью стали напоминать легендарные средневековые города-призраки.