Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Я в очередной раз молчаливо кивнула в качестве ответа. Вообще-то на самом деле я бы предпочла поселиться в одном из более отдаленных и современных корпусов, чтобы, как говорится, быть «подальше от начальства и шут с ней, с кухней». К тому же те корпуса были гораздо ближе расположены и к живописной, почти сказочной мельнице, и к бурлящему природному водопадику, однако ни о чем для себя просить я не стала. Сама себе не смогла бы объяснить причины, вроде по всему чувствовала, что на просьбу мою с готовностью и более, чем семидесяти процентной вероятностью исполнения откликнутся. То ли тут, в санатории, лень так сильно по мне растеклась, то ли не хотелось создавать своим появлением особой суеты в таком смиренном мирке, а только на все вопросы я кротко и согласно сразу же кивала в ответ.

Предельно любезная старшая сестра-хозяйка все с той же неизменно сияющей и мягкой улыбкой проводила меня до выделенной комнаты, быстренько указала, где там расположены выключатели света, регуляторы батарей, стенные встроенные шкафы и вход в санузел, вручила ключ, изящным движением пальчиков что-то вычеркнула в своем блокнотике и удалилась с наилучшими пожеланиями. Итого, вся процедура заняла не более пятнадцати минут, совсем как в обычной гостинице. Если вдруг захочется что-то уточнить или увидеть, надо только обратиться, – медперсонал всегда рад помочь своим пациентам.

Постель была аккуратно застелена и готова к приему больного, белые полотенца и белый же халат махровой выделки лежали на стуле рядом, а сама небольшая комнатка, к которой примыкала снежно-кафельная душевая с туалетом, в точности соответствовала какой-нибудь стандартной скандинавской трех-четырехзвездочной гостинице. В Скандинавии даже пятизвездочные номера весьма просты по дизайну, но все всегда стерильно чистое – мне близок такой подход. Палево-светлые стены украшали три скромных постера с изображением цветов, вставленных в самые обычные белые рамочки – вот и все оформительские изыски.

Я навзничь рухнула на новую кровать сразу же, едва лишь успела снять шубу. Наверное, напряжение последних дней многократно превысило мои полуугасшие жизненные силы, так что последующие три часа я провела, лежа в полных сумерках, бестолково вглядываясь в неясные очертания потолка.

Ни о чем совершенно не думалось, но и не спалось. Неизвестно, куда подевались все ощущения, видимо, я сумела дойти до такой степени то ли усталости, то ли мозгового истощения, что подобные состояния, наверное, ближе к смерти, чем к жизни. Все стало совсем все равно: ничто больше не раздражало, не волновало, не привлекало и не отталкивало. Мир словно бы на время, а может, навсегда провалился в бездонные тартарары, что, кстати заметить, неплохо расслабляет. Тогда, возможно, даже быть мертвым – чувство, само по себе не лишенное некоей приятности и желанности.

Через какое-то время вдруг пробудилось первое желание. Захотелось, чтобы сейчас наступило лето и стало бы светло-светло, и солнечные зайчики заиграли бы на стенах, и по ярко-золотому потолку ползала бы одинокая пчелка или, на худой конец, мушка, а я бы могла ее наблюдать. Вспомнилось, что в далеком теперь детстве, лет двадцать или больше тому назад, именно так я лежала и со всем возможным вниманием следила за столь загадочной, исполненной тайного значения, непостижимо удивительной жизнью то ли пчелы, то ли мухи.

Далее на ум пришла мысль о санаторном режиме, поэтому свой первый ужин в Аскер Баде я пропустила абсолютно сознательно. Мне до отвращения не хотелось никого видеть, а тем более поддерживать вежливую беседу. Обо мне, слава Богу, никто не вспомнил. Особо деликатные и внимательные или, напротив, не особо озадаченные долгом норвежские медики в дверь не стучали, никуда не звали, не волокли насильно и не пытались привлечь.

Около десяти часов вечера я уговорила себя подняться, включила в комнате свет и задернула светлые полотняные шторки на окне, очень похожем на дачные своими небольшими квадратиками-рамками числом восемь. Валяющуюся бесхозно на стуле шубу, так до боли сейчас похожую на бессильного, сломленного браконьерами волчишку, встряхнула и повесила на вешалку в стенной шкаф. Из карманчика своей большой спортивной сумки извлекла красивенькую палехскую шкатулочку со своими самыми первыми сережками-капельками из небесно-голубой, точь-в-точь под цвет моих тогдашних детских глаз, бирюзы. То был подарок от мамы на мое одиннадцатилетие, и в принципе было гораздо правильнее иметь в ушах мой всегдашний талисман – «кусочек неба», чем раздражать окружающих тупо сверкающими диамантами – трехгодичной давности презентом впавшего в окончательное варварство мужа! Да кто я сейчас такая во всем блеске своих драгоценностей, а главное, где?! Бриллиантовую подвеску Руне я безжалостно отцепила, оставив на шее лишь цепочку-змейку самого минималистского вида, чтобы в глаза не бросалась, а из всех колец оставила на руке лишь одно все с той же скромной бирюзой.