Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Любезно и уважительно, совсем как взрослую, пригласил меня войти очень радушный и ласковый хозяин. В большую, всю в розах снаружи и внутри, чашку ароматного чая он щедро добавил мне изумительно красивой, ярко-изумрудной по цвету жидкости из ребристо-льдистой заграничной бутылки необычной квадратной формы с золотой этикеткой. Я даже не успела вежливо возразить.

– Очень улучшает вкус чая, это «Мидори» – бразильский ликер из дынь. Надеюсь, тебе понравится.

«От зеленого вина отрекалася она», – почему-то вспомнились стихи Пушкина про русскую Белоснежку, но вкус чая действительно намного улучшился, и мне понравилось. Я поблагодарила Валентина Григорьевича, и он жестом фокусника откуда-то достал, небрежно снял упаковочный целлофан и раскрыл для меня огромную, черную и волнистую, как ночное море, коробку с доселе мною невиданными сверкающими прозрачной фольгой всех цветов радуги французскими настоящими конфетами с коньячной начинкой. От удивления я потеряла дар речи: мама и бабушка всегда старались уберечь от меня мало-мальски приличные конфеты для взрослых гостей. Для гостей, и лишь для них раскрывались новые коробки с шоколадным «Ассорти», хотя они и на четверть не выглядели так шикарно, как эти. Я догадалась, что только для меня в изящной хрустальной вазочке разложены пирожные эклер, наполеон и корзиночки, и с огромным удовольствием съела по каждому типу.

Расслабленно сидя напротив меня на широкой полированной сосновой скамье с высокой резной спинкой, Валентин Григорьевич попивал не только чаек, но и красное французское «Каберне» попеременно, а возле него небрежно лежала стопка никогда ранее мною не виданных, но очень красивых глянцевых журналов. Журналы назывались «Playboy», и на всех без исключения обложках были изображены роскошные голые красавицы. Мне шел тринадцатый год, и обнаженную натуру обоих полов нам уже вовсю ставили в художественной школе, но все равно ужасно хотелось полистать прямо-таки излучающие свет крупноформатные иностранные страницы, похожие на окно в другой, почти божественный мир, однако спросить об этом прямо я все-таки постеснялась.

Наш проницательный председатель, видимо, как им, председателям, полужрецам и знатокам человеческих душ положено, как-то очень быстро догадался о мучительной душевной борьбе ребенка «и хочется, и колется».

– Если желаешь, Вероника, то можешь полистать журналы. Ведь ты уже взрослая девушка, – дал он мне мягкое, расслабленное, ласковое разрешение. Я кивнула, недолго раздумывая, журналов было много, и хотелось успеть пролистать все.

Еще не совсем осознавая почему, но две прехорошенькие белокурые сестрички-близняшки в песцовых горжетках и на высоченных каблуках – то было все их обмундирование полностью, если не считать больших кольцеобразных серег, привлекли мое особо пристальное внимание. Я точно видела их где-то раньше, но не могла вспомнить, сколько ни старалась, а лишь напряженно рассматривала с некоей смутной и неопределенной мыслью, которая ну никак не желала всплывать на поверхность сознания.

– А ведь они похожи на тебя, как две капли воды, и только чуть-чуть старше, – внезапно услышала я где-то над собой совсем близкий голос: оказывается, председатель и заместитель директора в одном лице пересел на скамью ко мне, а я и не заметила.

– Вот тебе книги: твоя «Анжелика в Новом Свете», а еще «Лолита». «Лолита» – это рассказ о девочке твоего возраста, а написал его писатель Набоков – великий русский классик.

Я с покорным вздохом приняла довольно, на мой взгляд, толстый роман классика из пухлых, почти женственных рук Валентина Григорьевича, сделала заинтересованное лицо и принялась вежливо-внимательно перелистывать страницы, не особо вчитываясь в содержание.