Норвежские сказки

Ну, это-то пустяки! Как не наврать! И Замарашка принялся рассказывать все с самого начала, как и что с ним было, как он набрел на старуху, которая ущемила нос в расщелине пня.

— Надо врать ведь сколько влезет! — И пошел рассказывать дальше про дудку, про служанку, которая хотела купить у него дудку за сто далеров, про то, как он с ней целовался на пригорке, потом про молодую баронессу, как она с ним целовалась втихомолку в глуши лесной… — Надо ведь врать, сколько влезет! — и стал рассказывать, как скупилась старая баронесса на далеры и как щедро чмокала его. — Что ж, надо ведь врать, сколько влезет! — прибавил Замарашка.

— По-моему, короба уже полны! — заявила молодая баронесса.

— Ну, нет еще! — возразил барон.

Тогда Замарашка начал рассказывать, как пришел к нему сам барон, потом про белую кобылу и про то, как барону пришлось… пришлось… — Да, надо ведь врать, сколько влезет, так, с позволенья сказать…

— Стой, стой! — закричал барон. — Короба полным полны! Не видишь, что ли?

И порешили барон с баронессой, что делать нечего, всего лучше будет отдать Замарашке молодую баронессу и половину именья.

— Вот так дудка! Всем дудкам дудка! — сказал Замарашка.

Ловля макрели [30]

Я вырос у моря; бродил между шкер и по волнам у берегов с самого раннего детства. Родина моя славится бравыми моряками, но это и не диво: они начинают сызмала. Чуть детвора выучится держаться на ножонках — первым долгом, с раннего утра, еще в одних рубашонках, карабкается на первый камень или выступ, чтобы поглядеть, какова погода на море. Если тихо, сейчас палец в рот и потом кверху, — с которой стороны ветерок тянет? А как только соберутся с силенками, чтобы подымать весла, так уж живмя-живут в лодке и скоро выучиваются шутя справляться с опасностями среди волн морских. И я в отрочестве часто ходил в море с одним лоцманом, искуснейшим моряком, какого я только знавал. Часы, проведенные с ним, принадлежат к лучшим в моих воспоминаниях. Свободный, радостный, как птица, носился я по волнам; в легкой лодочке ездили мы бить в шкерах уток, гагар и тюленей. На однопалубной лодке мы выходили в открытое море на ловлю макрели, а когда встречали в море корабль, который надо было ввести в бухту, и спутник мой оставлял меня, я иногда возвращался домой один или в сопутствии мальчугана, подручного лоцмана. С тех пор я навсегда сохранил страсть к морю, к соленой воде. Но вместо всяких восхвалений привольной жизни моряка и моря я хочу поднести вам рассказ об одной нашей морской прогулке. Несколько лет тому назад я опять посетил родные места, и вот тогда-то мы и предприняли с моим старым другом прогулку, во время которой он рассказал мне истории, изложенные ниже.

Мы провели с ним несколько дней в самых крайних шкерах. Плавали мы на большом лоцманском боте. Было нас всего трое: сам Расмус Ольсен, я и мальчуган. Рано утром, еще на заре, вышли мы в море на ловлю макрели. Ветерок был слабый, береговой, который едва мог поднять густой туман, окутавший шкеры и голые прибрежные скалы; над нами кружились с хриплыми криками чайки; резко кричали морские ласточки, насмешливо стрекотали морские сороки. Свинцово-серая поверхность моря изредка оживлялась появлением нырка, кайры, стаи гагар или стонущего дельфина; воздух был тяжелый, насыщенный туманом. Расмус сидел на корме, на руле, а мальчуган переходил с места на место, глядя по надобности. Расмус был высокий, плотный мужчина с загорелым и обветренным добродушным лицом. В глубине его серых, умных глаз светилось, однако, серьезно-пытливое выражение, говорившее о привычке глядеть в глаза опасностям и об уменье глубже заглядывать в суть вещей, нежели это можно было предполагать, судя по его улыбке и шуткам, не сходившим у него с языка. Фигура его в надвинутой на уши зюдвестке[31] и изжелта-серой морской куртке принимала в туманном воздухе огромные размеры, невольно наводя на мысль, что перед тобой привидение из времен викингов; только викинги не потребляли табаку, а Расмус преисправно.

— Этакий ветер и игрушечного кораблика в канаве не перевернет! — сказал Расмус и сменил жвачку на маленькую почерневшую трубочку, не переставая озираться во все стороны. — Вчера вечером закат обещал хороший ветер, а сегодня — на вот тебе!

Мальчуган, глядевший вперед, сказал, что туман впереди как будто рассеивается.

— Черта с два! Все равно на солнце надежда плоха, — ответил Расмус. — Разве к вечеру разгуляется, а тогда, пожалуй, такой ветер пошлет, что опять нам не на руку будет для ловли.