Норвежский детектив

Я выложил карты на стол. Рассказал, что пережил вчера и какой мне приснился сон. Объяснил, что обладаю одним даром — умением задавать вопросы. Потому и стал журналистом. В Холмевоге я намерен задавать вопросы, пока не получу ответа. За одни сутки эта загадка трижды коснулась меня при дневном свете и один раз во сне. И не дает мне покоя.

В каждом моряке живет Одиссей. И он охотно поддержит любого, если поймет, что тем движет не рассудочный практицизм, а честная и безумная любовь к приключениям.

Глаза у Скоддланда широко раскрылись и наконец встретились с моими. На замкнутом лице появилось подобие улыбки.

— Я еду с вами!

— Прекрасно! Поезд идет через сорок пять минут.

Я заказал срочный разговор с пансионом в Холмевоге. Потом встал и протянул ему руку.

— Давай перейдем на «ты». Меня зовут Эгиль.

— Атле. — Он протянул мне огромную ладонь — я как будто пожал лапу белому медведю.

* * *

Целый день мы ехали в поезде и любовались в окно суровым прибрежным ландшафтом Вестланна. До Холмевога было уже близко.

Я заставил Скоддланда рассказать о себе, о Холмевоге и его жителях. В этом романе было много мрачных глав. Рассказ Скоддланда объяснил мне то, что сперва вызвало мое удивление: он совершенно избавился от своего вестланнского диалекта. Ему было неприятно говорить на языке, на котором говорят в аду.

Я долго не переводил разговор на гибель «Арго». Мне хотелось, чтобы мы сначала получше узнали друг друга, тогда он более откровенно и доверительно рассказал бы мне о своих самых тяжелых переживаниях. Мы были уже почти у цели своей поездки, когда я наконец попросил его объяснить мне, что же случилось в ту роковую ночь.

Он начал рисовать карту. Она лежала на столике между нами, он показывал, где что находилось, и по мере своего рассказа пририсовывал некоторые детали.

— К юго-востоку от Холмевога есть опасная мертвая зона, туда свет маяка не попадает, его заслоняет вот этот остров. — Он заштриховал мертвую зону на своей карте. — Мы с отцом поднялись на борт вот здесь, за полосой тумана. — Карандаш переместился в точку ниже волнистой линии. — Полоса тумана тянулась до самого берега севернее маяка.

— Мертвая зона? — перебил я. — Неужели в нашей морской державе они еще встречаются?

— Нет, теперь их почти не осталось… Даже в Холмевоге. Но тогда, в сорок шестом, там был еще старый маяк.

Я внимательно изучал нарисованную им карту.

— Корабельный компас показывал курс прямо на север? Ты так сказал?

— Да. С запада шла большая волна, и отец понимал, что нас будет сносить на восток. Через некоторое время он увидел огни маяка прямо по курсу, то есть на севере, и определил, что судно находится примерно здесь. — Скоддланд обозначил точку А к югу от маяка. — Отец отдал рулевому приказ изменить курс на 30 градусов на запад, чтобы миновать вот эти подводные скалы. — Карандаш показал на рисунке несколько наклонных штришков западнее острова Хёгхолмен. — А в действительности судно находилось в мертвой зоне, примерно вот здесь. — Он обозначил точку Б в заштрихованном поле и провел две пунктирные линии к точкам А и Б. — Из-за огней маяка, которые мы видели на севере, отец считал, что мы прошли путь, который соответствует левой пунктирной линии. А оказалось, мы шли по правой.

Я представил себе трагедию, о которой говорили эти пунктиры, линии и углы, трагедию, выраженную сухим языком геометрии.

— И взяв 30 градусов на запад, вы пошли прямо на…

— Да, на Хёгхолмен.

Я снова глянул на чертеж. Он был такой понятный. Но в нем таилась загадка, уже пятнадцать лет остававшаяся нерешенной. Должно же быть какое-то решение этой геометрической задачи.

— А рулевой мог не заметить огней маяка? — спросил я.

— Вполне возможно. Его дело следить за компасом.

— А впередсмотрящий на баке? Он-то должен был их видеть?

Скоддланд помедлил с ответом. Покосился на угловое место у двери. Там сидел наш единственный попутчик, пожилой человек, севший в поезд полчаса назад. Он, по-видимому, дремал, сложив руки на животе. Но я перехватил его взгляд, который он бросил на наш чертеж, лежавший на столике. У него были тяжелые, грубые черты лица и большие, оттопыренные уши.

Скоддланд продолжал, заметно понизив голос:

— Впередсмотрящий… Кволе… У него-то, во всяком случае, была причина свидетельствовать в морском суде против отца. После этого кораблекрушения он остался инвалидом.

— Но он видел огни маяка? — спросил я. — Он должен был три раза ударить в сигнальный колокол.

Скоддланд пожал плечами.

— Нет, этого он не сделал, — сказал он и прибавил шепотом — Отец считал, что против него был заговор.

Наш попутчик взял свой чемодан и нетвердым шагом вышел в коридор. Скоддланд внимательно поглядел ему вслед.

— Что-то он мне знаком… Ага, это из молельного дома! — Он горько усмехнулся. — Подслушал, о чем мы говорили. Теперь все их змеиное гнездо будет знать, зачем мы сюда приехали!

В купе заглянул кондуктор:

— Следующая Холмевог!

* * *

Городок лежал на северной стороне широкой горловины фьорда, прижавшись спиной к горе, чтобы укрыться хотя бы от самого злого из всех четырех ветров.