Норвежский лес

— Этот санаторий — предприятие не прибыльное. Поэтому и расходы относительно невелики. Один человек пожертвовал землю. Раньше вся эта территория была его дачей. Еще лет двадцать назад. Видел старый особняк?

— Видел, — сказал я.

— Тогда других построек не было. Он собрал здесь больных и устроил групповую опеку. Зачем ему это понадобилось? Его сын страдал душевным расстройством, и один врач посоветовал ему попробовать такой метод. Теория сводилась к тому, что если жить в уединении, помогая друг другу, физически работать под контролем врачей, с помощью их советов — можно вылечивать некоторые душевные заболевания. Вот так все и началось. Постепенно расширялись, получили юридический статус, обзавелись полями, пять лет назад построили спортзал.

— И как — лечение оказалось эффективным?

— Да. Конечно, не панацея, некоторым не помогает, но немало людей, кого в других местах считали безнадежными, вышли отсюда здоровыми. Самое ценное здесь — все друг другу помогают. Люди понимают собственную неполноценность и стараются друг друга поддерживать. В других местах все иначе. К сожалению. В других местах врач — это врач, больной — это больной. Пациент ждет от врача спасения, и врач его спасает. Мы же здесь спасаем друг друга. Мы — зеркало друг друга, а врачи — наши товарищи. Они рядом, они приходят нам на помощь, когда считают это необходимым. Однако бывают случаи, когда мы спасаем их. Когда разбираемся в чем-то лучше. Например, я даю одному врачу уроки игры на пианино, а еще один пациент учит медсестру французскому. Среди больных немало талантливых профессионалов. Поэтому здесь все мы равны. И пациенты, и персонал, и даже ты. Пока ты здесь, ты — один из нас. Я помогаю тебе, а ты — мне. — И Рэйко расправила морщины на лице в доброй улыбке. — Ты помогаешь Наоко, а она — тебе.

— Что мне нужно делать? Конкретно?

— Во-первых, самому хотеть помочь и считать, что кто-то должен помочь тебе. А во-вторых, быть честным. Не лгать, ничего не замалчивать и не скрывать то, что тебя беспокоит. Только и всего.

— Постараюсь, — сказал я. — А почему вы живете здесь семь лет? Сколько мы беседуем, я не заметил ничего странного.

— Это днем, — мрачно обронила Рэйко. — А ночью — конец всему. С приходом темноты у меня выступает пена и я катаюсь по полу.

— Что, правда? — спросил я.

— Враки. С какой бы стати? — изумленно замотала она головой. — Я уже вылечилась. В настоящий момент. Просто мне нравится жить здесь и помогать выздоровлению других людей. Преподаю музыку, выращиваю овощи. Все — как друзья. С другой стороны, что у меня есть во внешнем мире? Мне уже тридцать восемь, скоро сорок. В отличие от Наоко. Ну, уеду я отсюда, никто меня не ждет, податься некуда — ни друзей, ни приличной работы. К тому же, я провела здесь целых семь лет. Что творится в мире — совсем не знаю. Ну, конечно, время от времени я читаю в библиотеке газеты. Но ни разу за все годы не отлучилась от этого места ни на шаг. Допустим, уйду я отсюда, и что?

— Может, откроется новый мир? — предположил я. — Есть смысл попробовать.

— Может, ты и прав, — сказала Рэйко, теребя в руках зажигалку, — но дело в том, Ватанабэ, что у меня есть на то свои причины. Если хочешь, как-нибудь расскажу.

Я кивнул.

— А как Наоко, ей лучше?

— Да, мы так считаем. Первое время она была в таком смятении, что мы за нее сильно переживали. Сейчас успокоилась, уверенно разговаривает и может спокойно выражать свои мысли… Одним словом — на пути к выздоровлению. Однако ей нужно было начать лечение намного раньше. Симптомы появились, когда умер Кидзуки. Об этом должны были знать и ее семья, и она сама. К тому же… семейные обстоятельства…

— Какие обстоятельства? — удивился я.

— А ты не знал? — в свою очередь, еще больше удивилась Рэйко.

Я помотал головой.

— Тогда спроси об этом у Наоко сам. Так будет лучше. Она о многом собирается честно тебе поведать. — Рэйко еще раз помешала ложечкой кофе и сделала глоток. — И еще. Есть одно правило, о котором лучше сказать тебе сразу: вам с Наоко нельзя оставаться вдвоем. Такие порядки. Наедине с посетителем оставаться запрещается. Поэтому постоянно требуется присутствие наблюдателя — то есть, меня. Так что извини, но с этим придется смириться. Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулся я.

— Но ты не стесняйся. Разговаривай с Наоко о чем захочешь, и не обращай на меня внимания. Я знаю о вас, пожалуй, все.

— Все?

— Почти, — ответила она. — Ну а как иначе? Мы ведь проводим групповые сессии, поэтому знаем друг о друге много разного. К тому же, постоянно беседуем с Наоко наедине. Здесь особо скрывать нечего.

Я пил кофе и смотрел на лицо Рэйко.

— Если честно, я не совсем понимаю, правильно ли поступил по отношению к Наоко в Токио. Долго об этом размышлял, но до сих пор не могу дать себе ответ.

— Этого не знаю ни я, — сказала Рэйко, — ни Наоко. Вы сами должны это обсудить и понять. Ведь так? Что бы ни происходило, все — к лучшему. Лишь бы вы понимали друг друга. А о том, правильно это или нет, можно подумать после.

Я кивнул.