Но разве могла я винить всех только за то, что они поверили россказням той девочки. Я бы сама на их месте поверила. Кто угодно поверит, когда красивая, словно куколка, девочка, способная тебя заговорить, заколдовать, лопочет, вся в слезах: «Нет, не хочу ничего рассказывать, мне стыдно», — а потом признается. К тому же, разве не правда, что мне, к сожалению, приходилось лежать в психиатрической больнице? Разве я не ударила ее изо всех сил? Раз так, кто поверит моим словам? Только муж…
Несколько дней я мучилась, а потом решилась и рассказала ему об этой истории. Он мне действительно поверил. Естественно, я ни о чем не умолчала. Как та пыталась меня соблазнить, как я ее ударила. Лишь о своих
Но я его остановила. «Не ходи. Оставь их. От этого нам самим только станет хуже». Серьезно. Я понимала: у той девочки больная душа. Я сполна насмотрелась на таких в больнице и все понимала. Та девочка — гнилая до мозга костей. Снять с нее слой красивой кожи — и под ним окажется сплошная падаль. Может, сказано слишком, но это правда. Никому не понятная правда. Как ни крути, у нас нет шансов на победу. У той девочки — долгий опыт такой манипуляции чувствами взрослых, а в наших руках — ни одного доказательства. Кто поверит, что тринадцатилетняя девочка будет склонять к лесбийским играм женщину тридцати одного года? Что бы мы ни говорили, люди верят только в то, во что хотят. И чем больше мы будем метаться, тем хуже будет наше положение.
«Давай переедем, — предложила я. — Другого не остается. Не уедем — все обострится, и у меня опять съедет крыша. У меня и сейчас уже голова идет кругом. Переберемся куда-нибудь далеко, где нас никто не знает». Но муж не хотел уезжать. Еще не осознавал всю серьезность ситуации. Как раз в ту пору у него была интересная работа, мы едва-едва заимели собственный дом, хоть и проектной постройки. Дочь привыкла к садику. «Постой, подожди. Мы не можем так внезапно сняться и уехать, — сказал он. — Где я сразу найду работу? Нужно продать дом, найти для дочери детсад. Самое малое — понадобится месяца два».
«Нет, так не годится. Еще раз такую травму я уже не перенесу, — говорю я ему. — Я тебя не пугаю. Это — правда. Я чувствую». У меня уже начиналась бессонница, звенело в ушах, пошли слуховые галлюцинации. «Ну тогда поезжай куда-нибудь первой, пока я разберусь здесь со всеми делами».
«Нет, — говорю, — Одна я тоже никуда не поеду. Если мы сейчас с тобой разбежимся, мне конец. Ты мне нужен сейчас. Не оставляй меня одну».
Он обнял меня. И сказал: «Потерпи хоть самую малость. Всего один месяц. Я за это время все улажу: доделаю начатый проект, продам дом, устрою ребенка в сад, найду себе новую работу. Если повезет, есть одна подходящая должность в Австралии. Поэтому подожди лишь один месяц. И все образуется». Что я могла на это сказать? Ровным счетом ничего. Каждое новое слово будет лишь подталкивать меня к одиночеству.
Рэйко вздохнула я посмотрела на лампочку под потолком.
— Но я не вынесла этот месяц. И однажды мне снова снесло крышу. Щелк!.. На этот раз пришлось нелегко. Я выпила снотворное и открыла газ. Но не умерла — очнулась на больничной койке. Это — конец. Спустя несколько месяцев, когда мало-помалу успокоилась и начала соображать головой, предложила мужу развестись. Мол, так будет лучше и для тебя, и для дочери. Он: «И не подумаю. Мы сможем начать все сначала. Уедем втроем на новое место и начнем новую жизнь».
«Поезд ушел, — говорю я ему. — Все было кончено, еще когда ты попросил подождать месяц. Если ты действительно хотел начать все сначала, то не должен был тогда так говорить. Куда бы мы ни поехали, это случится опять. Ты опять будешь страдать из-за меня, а я этого не хочу».
И мы развелись. Точнее говоря, я настояла. Два года назад он повторно женился, но я по-прежнему считаю, что поступила правильно. Так оно к лучшему, правда. Уже тогда я понимала, что останусь такой до конца своих дней, и больше никого не хотела вовлекать в свои проблемы. Навязывать жизнь, полную страха, когда же у меня опять сорвет крышу.
Я за многое ему благодарна. Он искренний верный человек, сильный и выносливый — мой идеальный мужчина. Изо всех сил пытался меня исцелить, и я старалась выздороветь. Ради него и ребенка. Я и сама считала себя исцеленной. Шесть лет замужества, счастливая жизнь. Он делал все на 99 процентов. Но один процент, всего лишь один процент — и все смешалось. Затем — щелк! И все, что мы возвели, в одночасье рухнуло, превратившись в ничто. Все из-за той девочки.
Рэйко подобрала растоптанные окурки и сложила их в жестяную банку.
— Жуткая история. Сколько нам пришлось всего вытерпеть, чтобы наладить свою жизнь. А рухнуло все в один миг. Р-раз — и нет ничего. — Рейко поднялась и сунула руки в карманы: — Пойдем домой. Уже поздно.