Я спустился в вестибюль и увидел, как одетая в невероятно короткую джинсовую юбку Мидори сидит, закинув ногу на ногу, на стуле в коридоре и зевает. Проходившие на завтрак общажные жители бросали косые взгляды на ее ноги. И в самом деле ноги красивые.
— Я, наверное, рано? — спросила Мидори. — Ты еще спал?
— Подожди минут пятнадцать. Я сейчас быстро умоюсь и побреюсь.
— Подождать-то я подожду. Только все таращатся на мои ноги.
— Еще бы. Прийти в мужское общежитие в короткой юбке. Ясно дело, все будут таращиться.
— Ну и ладно. На мне сегодня жутко хорошенькие трусики. Розовые с красивыми кружевами. Воздушными.
— Этого еще не хватало, — вздохнул я. Вернувшись в комнату, я как можно скорее умылся и побрился. Надел поверх синей рубашки на кнопках серый твидовый пиджак, спустился и увел Мидори от общаги подальше. Меня прошиб холодный пот.
— Скажи, все, кто здесь живут, дрочат? — спросила Мидори, бросая взгляд на общежитие.
— Наверное.
— А о чем они думают в это время? О девчонках?
— Пожалуй, да, — ответил я. — Вряд ли кто-нибудь станет дрочить, думая о котировке акций, спряжении глаголов или Суэцком канале. Скорее всего, думают о девчонках.
— О Суэцком канале?
— Например.
— Значит, думают о конкретных девчонках?
— Думаю, тебе лучше об этом спросить у своего парня, — сказал я. — С какой это стати я должен в воскресенье с утра объяснять тебе такие вещи?
— Просто хочу знать, — ответила она. — К тому же, он жутко разозлится, если я спрошу у него такое. Потому что девушкам такими вещами интересоваться неприлично.
— Трезвый подход.
— Но я все равно хочу знать. Из чистого любопытства. Ну, скажи: думают о конкретных девчонках, когда дрочат?
— Думают. Как минимум, я — думаю. Про других ничего сказать не могу. — Я капитулировал.
— А про меня ты во время этого думал? Только честно? Я не обижусь.
— Нет. Если честно.
— Почему? Я непривлекательная?
— Да нет. Ты привлекательная, хорошенькая, и тебе идет такой зажигательный характер.
— Тогда почему ты не думаешь обо мне?
— Во-первых, я считаю тебя своим другом, и не хочу вовлекать в эти дела. В эти сексуальные фантазии. Во-вторых…
— У тебя есть человек, о котором ты думаешь?
— Да.
— Ты даже в этом смысле порядочный, — сказала Мидори. — Мне в тебе это очень нравится. Но… ты можешь хотя бы разок вывести меня на сцену? Этих своих сексуальных фантазий? Или сумасбродных химер? Я хочу там появиться хоть мимолетом. Прошу тебя, как друга. Я ведь не могу попросить об этом кого-нибудь другого. Так и сказать: «Сегодня, когда будешь дрочить, подумай обо мне, пожалуйста!» Тебя могу именно потому, что мы — друзья. А потом расскажешь, как все прошло. Как там было.
Я вздохнул.
— Но не вздумай вставлять. Мы ведь друзья. Только не вставляй, а в остальном… делай, что хочешь. И думай, что хочешь…
— Не знаю. Мне никогда не приходилось действовать с такими ограничениями.
— Ну что — подумаешь?
— Посмотрю.
— Только это… Ватанабэ, не считай меня развратницей, сексуально неудовлетворенной или провокаторшей. Просто мне это жутко интересно и жутко хочется знать. Ты же помнишь, я росла среди одних девчонок в женской школе. И хочу знать, о чем думают парни, как устроено их тело. Причем, не по женским журналам, а на конкретных примерах.
— «На конкретных примерах»… — в отчаянии буркнул я.
— Но стоит мне что-нибудь спросить или сделать, как у моего парня портится настроение и он злится. Говорит, что я — развратница, больная на всю голову. Никак не соглашается на оральный секс. А мне так хочется попробовать.
— Хм…
— Ты как — не против орального секса?
— Не против, в общем-то.
— Скорее нравится?
— Скорее нравится, — ответил я. — Но давай поговорим об этом в другой раз. Не хочется этим прекрасным утром убивать время разговорами о мастурбации и оральном сексе. Давай поговорим о другом. Твой парень учится в нашем институте?
— Нет. Конечно, в другом. Мы познакомились в одном кружке еще в старших классах. Я училась в женской школе. Он — в мужской. Такое часто бывает: совместные концерты, ну, сам знаешь. А сблизились уже после школы. Эй, Ватанабэ!
— Что?
— Ну, правда, хотя бы разок… подумай обо мне?
— Попробую. В следующий раз, — смиренно ответил я.
Мы сели в электричку и поехали до Очяно-мидзу. Я еще не завтракал, поэтому купил и съел тонюсенький сэндвич в вокзальном кафетерии. Выпил кофе, похожий по вкусу на вареную типографскую краску. Воскресное утро, поэтому электричка оказалась битком набита семьями и парочками. Все куда-то ехали. По вагону сновали с бейсбольными битами мальчишки в одинаковой форме. Некоторые девушки были в мини-юбках, но не таких коротких, как у Мидори. Она свою то и дело одергивала. Несколько мужчин поглядывали на ее бедра и, видимо, не могли оторваться. Мидори, как мне показалось, не обращала на это внимания.
— Знаешь, что мне сейчас хочется больше всего? — тихо спросила Мидори в районе станции Ичигая.
— Представить себе не могу, — ответил я. — Об одном прошу — только не в электричке, а? Услышат.
— Жалко. А я такое подумала… На этот раз, — грустно сказала она.
— Кстати, зачем мы едем на Очяно-мидзу?
— Иди за мной, сам увидишь.