Часа через два я уже был весь в синяках и шишках, но дошел только до четырнадцатого столба из сорока. Идею я в принципе понял, а вот исполнение пока хромало. Тут важно было не столько высоко или далеко прыгать, сколько тщательно примериваться. Маленькие округлые навершия столбов требовали точного приземления, а сами столбы были такими гладкими, что уцепиться в полете за столб и залезть на него было невозможно – ты позорно съезжал задом в щебенку. Ратона я к тому моменту ненавидел больше, чем всех моих здешних врагов, вместе взятых: уверен, если бы он не пялился на меня и не отпускал язвительных комментариев – я бы уже давно разобрался с проклятыми столбами. Так, поворачиваем левую ногу еще на пять сантиметров левее, правую сгибаем в колене, отталкиваемся, летим, есть! Теперь главное не потерять равновесие. Не падаем, не падаем, держимся… Разворачиваемся вправо…
– Нет, ну ты видел, а?! Без единой помарки, сорок прыжков один за другим, идеально же! – я запихнул в пасть последний бутерброд.
– Ага, – сказал Ратон, поглядывая на часы, – во-первых – прыжков только тридцать девять, это столбов – сорок. А во-вторых, ты тут, наверное, еще один рекорд поставил, по скорости прохождения.
– Что, правда?!
– Правда. Четыре часа убить на эту ерунду! А нам еще пять титулов брать, между прочим. Так, давай сообразим, что мы еще успеем сегодня.
***
– Что, просто прокатиться на карусельке?
Мы стояли на ярмарочной площади Лоди и смотрели на безупречно каноничную, идеальную карусель: золотистые лошадки в цветах, красно-белый навес, огоньки мигают, шарманка тренькает. Правда, чего-то на ней никто не катается.
– Я бы сказал, что тебе делать, но я понятия не имею, что тебе выпадет. Ты либо провалишь задание, либо выполнишь, попытка всего одна на персонажа, на всю его жизнь. Попробуй, вдруг повезет.
Колокольчики зазвенели тише, а карусель начала замедляться – не остановилась совсем, но вращающийся круг замедлил ход. Я протянул глянцевитый билет сторожу в фуражке и тужурке. Сторож отстегнул бархатный канат, я шагнул на карусель и сел на первую попавшуюся деревянную лошадь в пунцовых ромашках. Шарманка опять заиграла громче, и карусель стала набирать ход. Тут моя лошадь отделилась от помоста и легкими скачками понеслась через площадь, кажется, не касаясь земли. Городской пейзаж куда-то исчез, дома и лавки Лоди сменились кущами голубых кустов, серый камень мостовой обернулся зеленым разнотравьем, пестрящим мелкими цветами. В воздухе разлился аромат ванили.
Похоже, я опять на изнанке мира, – подумал я. – Ваниль – верный признак. В пещере точно пахло ванилью. Да и на дне Данера, и в болоте – там, конечно, много чем еще пахло, но ваниль точно была. А уж кто пропах ванилью насквозь – так это моя покровительница, и, ручаюсь, это опять ее штучки.
Лошадь остановилась на бережке неприлично синей речки – такого цвета воду дети рисуют. Голубой кустарник обильно рос по ее берегам, он цвел крошечными белыми цветами, лошадка встала у кустов, как вкопанная, и я с нее слез – видимо, нужно было что-то делать. Вот только что? Я потрогал пальцами воду – вроде, настоящая и пальцев не окрашивает. Тут раздалось хлопанье крыльев, и у меня над головой слаженной эскадрильей пролетел клин больших белых птиц, кажется, лебедей или гусей – я не очень различаю. Косяк просыпался с неба на берег, где-то за кустами послышались смех, шуршанье, плеск воды. Я полез сквозь кусты.
На берегу стояли раздетые девушки. То есть, совсем раздетые. Некоторые из них уже со смехом бежали в воду и ныряли. Я почувствовал, что у меня горят щеки – не то, чтобы я был такой уж застенчивый, но, понимаете, это как-то очень неожиданно, когда живешь себе, живешь, а потом видишь столько голых женщин сразу. И вообще для кого тут набедренные и нагрудные повязки придуманы, спрашивается?
Вскоре все девушки уже были в воде, на берегу остались лишь кучки перьев. Я пересчитал кучки. Двенадцать. Кажется, эту сказку я знаю. Нужно стащить один из перьевых комплектов, вот только какой? Гуси-лебеди, похоже, были заодно еще и летучими рыбами – их голоса уже разносились над водой с другого берега не самой маленькой реки. Я вышел из кустов и принялся рассматривать брошенное оперение. На одной кучке призывно махала крылышками бабочка с оранжевыми крылышками в черных точках. Ага…
Я повернулся к другой горке перьев. Бабочка начала подпрыгивать и танцевать еще энергичнее.
– Наверное, вот эту возьму. – громко сказал я как бы самому себе. – Эти перья аккуратнее всего уложены, наверное, хозяйственная барышня.
Бабочка взлетела и зависла у меня перед носом.
– Сейчас в глаз дам! – пропищала она и погрозила крошечным кулачком. Я вздохнул и пошел к правильным перьям.
***
– Верни мне мой наряд и я вознагражу тебя! – сказала дева-лебедь. Ну, или гусь.
Так как она все еще была без какого-либо наряда, то я не знал, куда и глаза девать, протягивая ей перышки. Остальные дамы уже облачились – правда, в птиц они не превратились, а продолжали оставаться в людском облике, в симпатичных сарфанчиках из перьев.