Но с того мига, как Госпожа взглянула на меня сквозь зеркало, мои сны изменились. Мне начало сниться то же, что и ей. Порой я плыл сквозь долину средь листвы, диких детей, пляшущих на цветках или танцующих на поверхности стоячей воды, словно та была зеркалом, в тумане сияющей пыли под печальную, тихую музыку. Порой накатывал кошмар, и тогда я становился потерянной, испуганной девочкой, которую настигали чудовища из слизкого мяса, с набухшими членами размером с сучья, трескалась земля и из нее вырастали отекающие слизью губы, которые меня поглощали, отовсюду на меня брызгала густая, скользкая жидкость, лазили по мне какие-то членистоногие жуки, в темноте тянулись ко мне жирные ладони, которые проникали в каждый уголок тела.
Я просыпался тогда с криком и знал, что мы должны петь и усыплять Госпожу, прежде чем ее кошмары ворвутся в долину.
И в этих снах всегда возвращалась ко мне пещера. Черная пещера на склоне горы, пещера, где обитала гигантская слепая змея. Пещера эта пугала меня более всего, и я не знал, почему так.
Однажды ночью во снах все изменилось. Я увидел обычного мужчину в широких черных штанах и в серой куртке с вышитыми круглыми знаками на груди и рукавах, с ножом у бока. Мужчина был худощавым, с короткими красными волосами и крупным носом, похожим на клюв птицы, и я откуда-то его знал. Он появился среди вьющихся, как щупальца, деревьев, лоснящихся от слизи грибов, торчащих, как столпы, из земли, а за спиной его я видел пещеру со слепым змеем. «Время, Филар! – сказал мужчина. – Взгляни на небо, Филар, и проснись!» А потом обернулся и вошел в пещеру, которая так меня пугала.
Завтра я и правда проснулся. Иначе, чем всегда. Будто бы проснулся на самом деле. Я увидел Бенкея, как он бродит бесцельно, что-то бормоча себе под нос. Я увидел, что на его спине начинают расти черные перышки. Я схватил его за руки и встряхнул, но он взглянул безо всякого выражения, взял раздвоенную палочку, которую мы употребляли как мотыгу, и пошел на поле. Я не желал – и никто не обратил на это внимания. Прошел поселением и смотрел, словно видел его в первый раз. Я чувствовал смрад грязи и объедков, видел бедные крыши и уродливых существ, путающихся в своих странных конечностях, со сбитыми волосами, полными хвои и мусора, смотрел на мокрые язвы в тех местах, где вырастали у них из спины потрепанные крылья, на искалеченные узловатые пальцы и губы, из-под которых торчали острые звериные клыки. В долине дети перестали расти, а потому навсегда оставались маленькими, злобными существами, которые бегали сами по себе. Я же с тех пор избегал их, а теперь увидел, что лица у них безумные и покрытые коркой грязи, что их неисчислимые ранки гноятся, а в глазах таится голод.
А потом я взошел на склон горы, минуя поля и рощу, так высоко, как только сумел, и уселся там, глядя на север.
Это казалось тоской, которая ведет к резкости, а потому я сразу же притянул к себе диких детей. Они прилетали будто ниоткуда, по двое или трое, из тех, что поменьше, похожие на мух. Я смотрел на их нагие тела размером чуть больше, чем ладонь мужчины, и подумал, что ни одно существо не может летать на таких маленьких и слабых крыльях. Едва это пришло мне в голову, как одно из них тут же свалилось на землю с глухим звуком и издало удивленный крик боли. Я не боялся, поскольку видел их десятки раз. Заныл песенку, и еще одно существо зависло в воздухе, а последнее полетело вниз по склону тяжелым, неуверенным полетом и запуталось в ветвях дерева ниже.
А я сидел так среди травы, и постепенно до меня доходило, кто я такой.
И вот в тот полдень я увидел кое-что удивительное. Сперва подумал, что это падает солнце, но оно светило нормально, продираясь сквозь легкий туман. Я вскочил на ноги и с перехваченным горлом смотрел, как по небу движется ослепительное, маленькое пятно огня, волоча за собой полосу белого дыма. Это выглядело как сигнальная стрела, но было оно настолько высоко, что никто с такого расстояния не увидел бы стрелы, даже имей он глаза сокола. Полоса, прямая линия, прорезала все небо, указывая точно на север, а тянущая ее искра изменила цвет на красный и погасла. Осталась только полоса дыма, как хвост воздушного змея, который начал развеиваться и размываться, а потом где-то далеко на севере в небе расцвело нечто, напоминающее цветок, но было настолько мелким, что быстро исчезло, хотя я всячески напрягал зрение, пока глаза не начало печь и не затянуло слезами.
Я чувствовал, что весь трясусь и что должен все сделать. Меня прошила дрожь, и я вдруг сделался самим собой. В одно мгновение.
Я стоял так и смотрел, как полоса дыма указывает на север, и вдруг сказал: «Я Филар, сын Копейщика. Тохимон клана Журавля».
А потом отправился вниз.