Носители искры (СИ)

К бело-зелёной фигуре приблизилась другая - там, где у неё была голова, ярко горел, окружённый тёмной мембраной, сгусток белого света - это был дракон Петров. Достав нож, Петров сделал надрез на шее окли - тот задёргался, во все стороны выстреливая светом, но ремни прочно удерживали его на койке. Я уловил рефлекторное движение близнеца: он всё ещё частенько пытался схватить крест и проткнуть себе грудь, чтобы взорваться, хотя ни креста, ни кристаллов давно уже не было.

- Если мы не вытащим свет, его вырежут ножом, и тогда человек погибнет.

- Я не могу забрать свет у живого - это закон!

- Ещё как можешь! Нет никаких законов, кроме нас самих, - я снова прибег к тактике "вбивания" в него световых гвоздей, - верь мне, верь!

Я вдруг почувствовал, что с тех пор, как мы вынули околист из паренька без сознания, стал сильнее. Гораздо сильнее!

- Мы уже делали это, сделаем и теперь! - Сияние близнеца тяжко проминалось под натиском моего. - Да я сам сделаю!

Я вытянул руки, и из меня вдруг вырвалась песня мониска. Тело легко вспомнило всё, чему научилось в прошлый раз, время будто остановилось, и я увидел, как начинает сворачиваться паутина самых тонких отростков околиста.

Давай!

Я ускорил процесс, заставляя свет раскрываться, черпая энергию из тела живого окли.

Давай!!

Близнец, не сумев сопротивляться моему влиянию, замычал и вытянул руки. Меня охватил жар, я словно растворился в ритме чистого сияния.

Давай!!!

Околист подобрал последние щупальца и не выплыл, а вылетел наружу, словно пробка из бутылки. Петров отпрянул в сторону, близнец хотел обхватить ладонями убегавший вверх свет, но я оказался проворнее.

- Банку! - зарычал я, бросая околист в спешно подсунутую кем-то ёмкость.

Я моргнул, разгоняя морок зелёных фигур и переплетения световых протуберанцев. Перед глазами появилась закрытая банка со светящимся околистом внутри. Банку держал Пальченко. Перед ним на койке, лицом вниз, лежал мужчина. Он мелко тряся, подвывая от страха, но никто не обращал на него внимания. Искроведы и лаборанты молча таращились на меня, разинув рты, так что даже не успели подхватить вдруг начавшего качаться и оседать мониска и очнулись, только когда тот с грохотом рухнул на пол, лишившись сознания.

Часть четвёртая. Открытые ульи для насекомых

Стынет лед на губах,

Смотрит сквозь меня Судьба,

И вперед дороги нет,

Нет назад пути.

Я один навсегда,

Так жесток небесный дар,

Жизнь забыла, смерть не ждет

У своей черты...

Группа "Кипелов". "Пророк"

Искроведы

После того, как мониск рухнул без сознания на пол, на меня навалилась такая свинцовая усталость, что я даже слова не мог сказать, не то чтобы двигаться. Смутно помню, как ноги мои подкосились, но Сорвирог успел меня подхватить, вопрошая искроведов, не надо ли отправить меня в лазарет или вообще в реанимацию. "Нет, он не умирает, - успокоил его чей-то голос, может, это был Пальченко, а может, кто другой, звуки слышались словно сквозь вату, а веки будто гирями придавило. "...Записи требуют анализа, но сейчас его жизненные показатели в пределах нормы, он просто засыпает", - продолжил кто-то. "Тогда грузите на каталку и везите домой, - будто из иного измерения донёсся приказ Сорвирога, - пусть отсыпается". Больше я ничего из того дня не помню. Да и ночи тоже.

Очнулся уже на следующий день и ещё, наверное, целых полчаса, а то и больше, не мог ничего понять: ни где нахожусь, ни кто я; даже не знал, какой сейчас год и сколько мне лет! Я чувствовал себя маленьким, беззащитным, брошенным в незнакомом месте, полном неясных, но грозных опасностей. Это было так жутко, что хотелось закричать, позвать на помощь, но, к счастью, я удержался, испугавшись, что придёт кто-нибудь ужасный и сожрёт меня вместе с потрохами. Этот страх загнал меня под кровать, где я и сидел, дрожа, пока не зацепился взглядом за чёрные волосы на собственных ногах, заставившие в конце концов осознать, что я давно уже взрослый мужчина. В голове что-то щёлкнуло, страх ушёл, и я быстро вылез из-под кровати, радуясь, что никто не пришёл в комнату, пока я, как таракан, прятался по тёмным щелям. Захотелось в туалет, я прошёл в санузел, где и увидел спасительное зеркало.

Оно оказалось настоящей находкой! Пристальное созерцание собственного небритого лица привело к тому, что спустя какое-то время сфокусированное на сетчатке отражение как-то сумело отыскать соответствующую ему личность в мозгу, позволив наконец вспомнить, кто я такой. После этого мои шарики, так глубоко закатившиеся за ролики, отлипли и пришли в быстрое движение. Пружина памяти стала раскручиваться, освобождая из заточения картинки, знания, впечатления от событий, эмоции и образы.

Облегчённо выдохнув, я позвонил Ленке:

- Это я! - голос оказался слегка хриплым.

- Стёпка!

- Угу, - я откашлялся.