Потом он услышал, как понукает остальных Ханс-Юрген, и маленькие водовороты разных действий и просто суеты растормошили его, отвлекая от этих мыслей. Сердце Йорга запело. Сколь многие дни миновали, прежде чем настал вот этот, дни, подобные зыбучим пескам и непроходимым оврагам, подобные отливам прибоя и вьюгам, дни, с которыми необходимо было сражаться, сквозь которые требовалось пробиться, оставляя позади себя их осколки. Закрывая глаза, он мог вспомнить самый первый такой день: монахов раскидало по полу церкви, которая и сама ходила ходуном, а плиты пола разрывались, словно куличики из песка. Сегодня был день, в который должны были сложиться все предыдущие, чтобы он собрал их и построил мост или дорогу к этому городу, который называется Римом. И к хозяину Рима, ибо сегодня они обратятся с прошением к его святейшеству.
— Нет, — сказал первый из
Другой взвесил «вещицу» в руке, подержал на солнце, чтобы лучше ее рассмотреть, одобрительно отозвался о качестве серебра, но потом сказал:
— Вообще-то я такими вещами не занимаюсь.
Он кивком дал им понять, что надо бы пройти дальше по пьяцце.
Утреннее паломничество выглядело серьезным предприятием: поток людей, лошадей, ослов, повозок, устремляющийся через мост Святого Ангела, уже заполнил Борго-Веккьо и виа Алессандрина, вливаясь в пьяццу, где течение делалось мутным и противоречивым: у тележек, с которых торговали едой, водой, соломой, дурным вином, копиями плата Вероники и гипсовыми головами Святого Иоанна, образовывались небольшие водовороты. Там эта река разделялась, и один из ее рукавов тянулся вдоль лотков
Но дело, с которым явились сюда Бернардо и Сальвестро, было необычным — или же не вполне обычным. Перебираясь от стола к столу и собирая на себе подозрительные взгляды — живописные багрово-синие кровоподтеки с одной стороны лица Сальвестро сильно бросались в глаза — и замечания вроде «Занятно…», или «Чудная филигрань…», или «Никогда ничего подобного не видывал…», они следовали вдоль целого ряда тех, кто взвешивал предлагаемые им тяжелые ножны, ногтями отколупывал сальную патину или выставлял их на солнечный свет, но все это сопровождалось неизменными «Боюсь, что…», или «К сожалению…», или, чаще всего, «Нет».
— Есть три вещи, к которым я и кончиком шеста не прикоснусь, — прямо заявил им последний. — Во-первых, к шведским далерам, во-вторых, к лому…
Бернардо уже начал было поворачиваться.
— Ладно, где мы сможем это продать? — вспылил Сальвестро.
— Такую вот штуковину? На вашем месте я расколотил бы ее молотком на куски и продал бы в Рипетте, а до той поры держал бы подальше от чужих глаз.
Сальвестро обдумал услышанное.
— Мы их не крали, — сказал он.
— К тому же у нас нет молотка, — добавил Бернардо.
Какое-то время меняла невозмутимо их оглядывал.
— Так вы говорите, они ваши по праву? — (Оба кивнули.) — Ладно, коли так, попробуйте обратиться к Лукулло.
Он указал на огромную толпу, собравшуюся чуть дальше по виа дель Элефанте вокруг нескольких прилавков, за которыми сновали трое или четверо молодых людей: они взвешивали предлагаемые им вещи и с необычайной быстротой отсчитывали за них монеты.
— А к чему третьему вы бы не прикоснулись? — спросил Сальвестро, меж тем как к прилавку приближались двое других паломников, неся большой увесистый мешок.
— Ни к чему французскому, — сказал меняла, поворачиваясь к новым клиентам.
Вскоре вслед им по улице понеслись яростные вопли вместе с заверениями, что всего несколько минут назад цена была предложена вдвое большая.